— Мама, ну что ты плачешь? Ну, я понимаю, прекрасно, что нашел работу. Но зачем рыдать? Все кончилось. Мы теперь будем жить нормально, как все.
— Да нет, ничего, Владичка. Это я так, просто голова болит. Поздравляю тебя, милый.
— Мне надо идти, мам. Я готовлю другую корреспонденцию. Купите завтра газету, но сегодня никому ничего не говорите. Это я вам по секрету показал, а вообще не вышедший еще номер — это редакционная тайна.
— Андрюша, не говори ему, что я замешана в истории с Чичериным.
— Конечно, родная. Зачем же ему все это знать?
— Я ведь хотела, как лучше. Жаль, что не получилось.
— Матюша, я думаю, самое лучшее тебе уехать на время к Борису в Биарриц, а то Бог его знает, как повернется дело, а вдруг полиция нагрянет. Я с ними и говорить не буду. Видно, кто-то из своих донес.
— Да, видно, кто-то продал. Ты прав. Я поеду на время в Биарриц.
— Андрюша, скорее, скорее, посмотри, что пишет наш Влади… я тебе прочитаю.
На следующий день во всех парижских газетах появилось сообщение, что
Мати и Андрей Владимирович были теперь очень хорошо осведомлены, что происходит в мире, так как в связи с переменами в судьбе сына заинтересовались прессой.
Кроме обывателей и просоветских элементов, большая часть русской эмиграции приветствовала победу на выборах в Германии национал-социалистов. Мати сразу сказала: «Нет».
— Хотя большевики у нас забрали все, я ненавижу этих бандитов. Он же клоун и абсолютный ублюдок, этот г-н Гитлер.
Андрей Владимирович ее полностью в этом поддерживал.
— Матильда Феликсовна, к вам посетители. Очень представительный господин.
— Нина Ивановна, он англичанин?
— С двумя девочками, Матильда Феликсовна…
— А, желает из детей балерин сделать. Пригласи его.