Неистовая волна

Солохин сдал назад, натянулся трос. Терпящие бедствие закачались, словно лодочка на штормовой волне, и чуть не завалились на бок. Напарник опомнился, сбросил скорость. Патрульная машина пятилась, выволакивая из воды себе подобную. Скрипел и звенел натянутый трос, крупные капли молотили по воде. Спасаемых зигзагами носило по половодью, они опять ударились в забор. Но процесс шел относительно успешно. «Давай, давай, херня осталась!» — радостно кричал мужчина, плывя за своей тачкой. Соболевский пятился вместе с машиной. В салоне матерился на полную громкость Солохин — он был уверен, что трос не выдержит. И ведь не выдержал, порвался! Пропела струна, разлетелись ошметки — хорошо, что никого не зацепило! Впрочем, «уазик» к тому времени почувствовал почву под колесами. Мужчина выкрикнул слова благодарности, запрыгнул в салон. Двигатель в машине почему-то работал, она покатила дальше, виляя из стороны в сторону. Выражался Солохин — он не Армия спасения и не мать Тереза, как теперь прикажете жить без троса? Он даже номер этих непутевых не запомнил! А вдруг они преступники? Шакалят тут, мародерством практикуют! Соболевский отцепил остатки троса, забрался в салон и парой резких окриков направил мысли напарника в нужное русло. Спасенная машина уже пропала за стеной ливня. Криков «Помогите!» вроде не слышно, значит, проехала. Патрульный экипаж продвигался дальше по затопленной Лагерной. До цели оставалось меньше квартала. Время — двадцать минут третьего, скоро ночь пойдет на убыль, рассвет не за горами. Длинная какая-то ночь — длиннее новогодней. Вода закручивалась причудливыми кольцами, в водоворотах кружились пустые бочки, обломки горбыля, мертвые животные… Временами все это билось о машину, ломалось, лязгало, скрипело… «Уазик» подпрыгнул, переехав что-то металлическое.

— Велосипед, — покосился на напрягшегося напарника Солохин. — Уж поверь чутью опытного водителя. Переехали к чертовой бабушке. А ты что подумал — Железного Дровосека раздавили?

Он сбросил скорость до минимума — на данном участке асфальта не было. Память подсказывала, что в этой местности производился ремонт теплотрассы. Будет очень мило сверзиться в разрытую канаву. Солохин успокоился, уже не дышал, как загнанная лошадь. Даже вспомнил анекдот по теме: «Что такое асфальт? Это такой материал, которым покрывают дороги перед началом земляных работ». И вновь взвинтилась ранимая психика напарника, когда под боком истошно заорали. Он машинально вдавил тормоз, натянул ручник. Со стороны водителя в стекло билась растрепанная обезумевшая женщина, визжала: «Помогите, помогите!» Соболевский вскинул фонарь. Заскрипели стекла — она вцепилась в них ногтями. Искаженное, еще не старое, расцарапанное в кровь лицо, мокрые волосы комками. Она орала что-то невнятное — похоже, дама тронулась рассудком. А может, всегда была такой. Солохин онемел от ужаса, но сообразил, потянулся через плечо, отжал шпенек на задней дверце.

— Садись, дура! Назад садись!

Но дама окончательно сдурела. Она путалась в полах халата, под которым красовался серый от грязи бюстгальтер. Вроде метнулась назад, но дверь не открывала, снова карябала стекло, выкрикивала что-то дурное. Как-то странно смотрелось обручальное кольцо на кривом пальце. Олег почувствовал страх — словно оживший мертвец бился в открытую дверь… Солохин тоже разорался — вывалился из машины, чтобы силой затолкать в нее сумасшедшую. Но только выкинул руку, чтобы схватить ее за шиворот, как она вырвалась, попятилась, взревела болотной выпью. Солохин выплюнул порцию крепких выражений, покрутил пальцем у виска: мол, не хочешь — дело хозяйское. Но жалко стало несчастную, шагнул вперед, простирая к ней руку, она отпрыгнула, вереща, как сирена, а в следующий миг оба пропали! Олег едва макушкой не пробил потолок, жар ударил в голову. Какого дьявола?! Сирена утащила напарника на дно? Он вытягивал шею, но никого не видел. Да гори оно синим пламенем! Он перелез через коробку передач, чтобы не терять время, вывалился за борт. Вода попала в горло, разноцветные круги плясали перед глазами. Вспучивалась вода, бурлила. Рельеф местности на этой улице имел особенности. Все перерыто, где-то ямы, где-то шишки. Оба свалились в канаву, вырытую коммунальщиками?! Он бросился вперед — и земля под ним разверзлась. Он извивался в воде, простирал руки. Голова раздувалась, как воздушный шар. Паника зашкаливала. Он врезался в какое-то тело, оно тоже извивалось! Хотел схватить, но тело вырвалось, устремилось вверх. Он тоже вынырнул. Это был Солохин собственной персоной! Смертельно перепуганный, но живой. Он задыхался, колотил ладонями по воде. Оба схватили друг друга за шиворот, что-то орали, поплыли к машине. Солохин панически боялся глубины, но плавать, в сущности, мог. Помогая друг другу, выбрались в безопасное место, прислонились к машине. Солохин сполз по капоту, снова чуть не утонул, пришлось работать подъемным краном.

— Я еще здесь, Олежка? — скулил напарник, судорожно ощупывая себя.

— А где бы ты хотел оказаться? — нервно смеялся Соболевский.