Неистовая звезда

Марси пристально смотрит на меня. С любопытством. Я протягиваю ей сложенную рубаху.

— Вот, держи пока, — говорю я. — Скоро уже костер разведешь.

* * *

Она сидит под скрюченным деревом. Эллис, мое солнце, моя Ма. На широкой равнине мы с ней сидим в одиночестве. В сумерках на краю мира. Облака висят низко. Ветер завывает высоко. Голые ветки и ствол сияют серебристо-белым светом.

У корней вырыта яма. Узкая, глубокая. Могила. Мы с Ма стоим на краю. Я знаю, что там, на дне. Мертвец в ржавой, рассеченной броне. Вытянулся во весь рост. Голова замотана темно-красным платком.

Золотая Эллис. Она давно нас покинула. Волосы желтые, как солнце. Глаза голубые, как небо. Душа яркая. Но потусторонняя тьма погасила ее свет. Она плывет. Меняется. Тает.

Бестелесные ноги ступают в могилу. Ма зовет меня. Пойдем со мной, там пусто. Я спускаюсь. В темную землю.

Потом — вода. Поднимается, захлестывает мне ноги. Нет, не вода. Кровь. Все прибывает и прибывает. Черная. Густая. Доходит до колен, до пояса, до подмышек. Давит на меня. Не вырваться. Я оскальзываюсь, захлебываюсь, тону. Нечем дышать…

Вздрагиваю и просыпаюсь. Хватаюсь за горло. Тяну, рву с себя…

— Саба, проснись! — встревоженно окликает меня Молли.

— Мне дышать нечем! — хриплю я.

— Ш-ш-ш, не бойся, вот, я его сняла. Саба, открой глаза. Сядь.

Она ласково гладит меня по руке. Я моргаю, щурюсь от яркого солнца. Ничего не понимаю. Вернулась к жизни из тьмы сновидений. Молли сидит рядом, держит в руках красный платок.

Я отодвигаюсь подальше.

— Ох, убери его!

— Успокойся, все хорошо. Вот, уже убрала. — Она прячет платок за спиной. — Ты в нем запуталась во сне.

Сердце колотится часто-часто, стучит как погремушка.

— Он у меня в котомке лежал, на самом дне, — говорю я. — Откуда он у тебя?

— Мне Эмми дала, — отвечает Молли. — Марси сказала, что ты у пруда уснула, вот я и пришла тебя накрыть, чтобы солнечный удар не случился.

Я тупо гляжу на нее.

— Некогда мне спать, — бурчу я.

Я устала до смерти. Голова тяжелая. Все тело затекло, словно меня камнями заложили.

— Извини, — говорит Молли. — Не хотела тебя тревожить.

— Нет, хорошо, что ты меня разбудила. Мне подумать надо. Столько дел…

— Слушай, ты совсем спать перестала. Вымоталась. Тебе надо отдохнуть, иначе толку не будет. Ложись. Вот, возьми, прикройся.

Молли снимает шарф с головы, протягивает мне. От шарфа пахнет розовым маслом, которым Молли мажет волосы. Она встряхивает кудрями. Я отвожу глаза, стараюсь не смотреть на клеймо. На высоком лбу выжжена буква «Ш». Молли замечает мое смущение, усмехается:

— Ничего страшного. Боевую рану полезно иногда проветрить.

— Как ты можешь про это шутить? — вздыхаю я.

— А что делать? Всю жизнь плакать, что ли? Не желаю прослыть Многострадальной Молли.

— Ох, после всего, что с тобой случилось. И Грейси, и Айк, и… Как ты все это терпишь?

— Ну и что? У тебя вон тоже шрамы. Боевые ранения. Главное — я выжила. А шрам напоминает мне, зачем я с вами. Зачем все это делаю. Как погляжу в зеркало, так и вспомню. Нет, у меня и других причин хватает. Айк. И Джек… — Она осекается, смотрит на меня. — Ты о нем никогда не говоришь. Даже имени не упоминаешь. Нет, я понимаю, тебе с другими надо осторожничать, но со мной-то… — В глазах ее мелькает обида. — Я знаю, с Джеком трудно… было трудно. И между вами все запутано было. Может, ты к нему сильного чувства не испытывала, не так, как он к тебе… Ох, в твои сердечные дела я не лезу. С любовью просто не бывает. Я просто хотела… понимаешь, мне очень надо о нем поговорить. С тобой. Вот и все.

Я молчу. Не поднимаю глаз. Горячая краска заливает щеки. Вспоминаю, что Молли знает одну мою тайну. Знает, что Джек у меня не первый. Хорошо, что ей неведомо, кто был первый. Она нипочем не догадается, что это Демало.

— Знаешь, я никогда не думала, что Джек помрет. Вот ни разу, — вздыхает Молли. — Он вечно в переделки попадал, но чтобы до смерти… А еще Джек Грейси помнил. Про нее больше никто не помнил, только он и я.

Ее голос дрожит. По щекам катятся слезы. Она лезет в карман, достает чистый лоскуток.

— Ох, прости, — всхлипывает она.