Неистовая звезда

Меня пронзает горячее, пылкое чувство — любовь к сестренке. Даже удивительно, почему я так долго Эмми не принимала, отвергала родную кровь. Целую сестру в макушку.

— С днем рождения, — говорю я. — Ну иди, танцуй.

Эмми берет Нерона на руки, но уходить не торопится. Я проверяю сбрую Гермеса, а сестренка толчется рядом, поправляет ремень, подтягивает штаны. Похоже, хочет что-то сказать. Пег выводит на струннике какую-то песню, все запевают, Слим громче всех.

— Ты все веселье пропустишь, — говорю я Эмми.

Надеваю кожаную куртку, туго затягиваю ремешки.

— Ауриэль, наверное, к Большой воде поехала. Вместе с Мег и Лилит… и всеми, кто из Нового Эдема сбежал… — неуверенно начинает Эмми.

Я прилаживаю наручья, застегиваю по три пряжки на каждом.

— Год к зиме клонится, — говорю я. — Им через горы путь лежит, караван зимой не пройдет. Они до весны у Змеиной реки останутся. А что это ты про Ауриэль вспомнила?

— Да так… — Эмми уклончиво пожимает плечами. — Она мне нравится.

Чего-то она недоговаривает.

— Ага, — киваю я. — Ну ладно, утром увидимся. За Нероном приглядывай, глаз с него не спускай.

Я вспрыгиваю на Гермеса. Эмми хватает уздечку.

— Знаешь, когда я его нашла… Ну, Нерона… Я ничего не выдумывала, мне земля подсказала, — шепчет она и глядит на меня круглыми глазами, будто сова. Потом срывается с места и убегает в сарайчик, крепко прижимая Нерона к груди.

Я гляжу ей вслед. Эмми всегда была выдумщицей. Мечтательницей. Вечно ветер в голове свищет. То одно ей чудится, то другое. Лу это называет притворством. Иногда все это чушь, конечно, но иногда… В общем, непонятно мне все это.

Я понукаю Гермеса, и мы отправляемся в путь. Оставляем позади свет, тепло и веселье. Выезжаем из Звездной дорожки в холодную ночь. Едем к Плакучей воде, в самое сердце Нового Эдема. В бункер на холме. В комнату с белыми стенами, где Демало на рассвете чудеса показывает.

Не знаю, откуда у меня такая уверенность, что нам туда надо. Но чувство не проходит. Может, я тоже выдумщица.

* * *

Он только снял уздечку с гвоздя, как к дверям конюшни кто-то подошел. Он сразу уздечку на место повесил — осторожно, чтоб железо не звякнуло, — и вышел во двор, залитый лунным светом. У конюшни стояла Молли.

— Ох, напугал! — вздохнула она и прижала руку к груди. — Ты что здесь делаешь?

— Лошадей проверил.

Молли подошла к своей кобыле, Прю, погладила ей нос.

— А, Гермеса нет… Саба уже уехала на встречу с лазутчиком, — вздохнула она.

— Ага, — кивнул он и подавил досаду. Подумал: уходи поскорее.

Но Молли торопиться не стала. Заглянула кобыле в уши, погладила шею, окинула любопытным взглядом его куртку.

— Что, замерз?

Ну все, теперь ему Сабу не догнать. Зря он так замешкался. Упустил случай. Он скинул куртку и набросил на плечи Молли.

— Холодно, простудишься.

— Ах, какой ты вежливый, — улыбается Молли. От нее пахло летними розами.

От этого запаха, от ее улыбки и красоты его пробрала дрожь.

Он схватил Молли, притянул к себе, крепко сжал ее в объятиях и начал целовать — пылко, жадно.

Она высвободилась, приложила пальцы ему к губам.

— Нас увидят, — сказала она и тоже вздрогнула. — Божемой, что ты со мной делаешь! И всякий раз так. Просто неприлично.

— Ты сама меня научила.

Она нахмурилась.

— А не надо было, — вздохнула она. — Не надо было нам это начинать. Я и не хотела, если честно.

— Знаю, — кивнул он. — Я совсем еще мальчишка, это не любовь. Ты Айка любишь.

— Я хочу, чтобы у тебя было так же, как у нас с Айком, — жарко, сладко выдохнула Молли.