Неистовая звезда

— Даже и не начинала, — отвечаю я.

Не спрашиваю, почему он не уходит. Почему снова ко мне тянется. Куда его вчерашняя холодность подевалась. Хочу забыть о своем стыде. О своей лжи. Близость Джека — нечаянный подарок. Сейчас мне ничего больше не нужно. От его присутствия Сердечный камень нагревается, обжигает кожу. Он с самого начала при Джеке жаром пылал, сплавил меня с ним.

В звездной ночи колышутся наши тени. А мы тянемся к солнечному свету. К зеленым равнинам, что простираются до самого горизонта. К высоким небесам, к счастливым золотым дням. Там, на краткий яркий миг, я становлюсь такой, как Джек про меня говорил. Хорошей, сильной и честной.

Кожа прильнула к коже. Дыхание сплелось с дыханием. Все мои грехи исчезают в стуке его сердца.

Здесь и сейчас есть только я и он.

В разрушенном мире и этого достаточно.

* * *

Алая рана зари разрезает синюю ночь. Занимается утро. Джек останавливает Гермеса у колючего дерева. Мы на востоке, вдали от Звездной дорожки. Я прижимаюсь к спине Джека. Келл мирно стоит позади. В березовой роще заливается дрозд, приветствует утро, будто знает, что каждый рассвет — чудо. Мир вокруг замер.

Мы не двигаемся. Не хотим нарушать мерцающий миг на краю времени. Мое сердце стучит в такт сердцу Джека. Мое дыхание сливается с его дыханием. Вокруг медленно и бесшумно, будто цветок, распускается день.

— Вот, я ныне отхожу в путь всей земли,[1] — шепчет Джек.

По дороге от Колодезной башни мы не сказали друг другу ни слова. Будто хотели украдкой сбежать от этой жизни.

— Женщину, которая меня вырастила, — продолжает Джек, — часто приглашали к умирающим. Проводить их в последний путь. Она когда глаза им закрывала, всегда это говорила.

— А скажи еще раз, — прошу я. — Так красиво…

— Вот, я ныне отхожу в путь всей земли. — Джек вздыхает. — А что, в такой денек и умереть не жалко.

Мы слушаем заливистые трели дрозда. Воздух сладкий, будто ручей в сосновом бору. Нерон каркает с ветки, тоже с солнцем здоровается. Пусть и немудреная у ворона песенка, зато от чистого сердца.

День набирает силу. Джек спрыгивает с Гермеса, отвязывает Келла. Я снимаю Джекову куртку, возвращаю ему. Наше время истекло.

Он прежде о своем детстве никогда не рассказывал. Мне хочется узнать про него побольше. Про женщину, которая его вырастила. Как ее зовут, жива ли она. Что случилось с его родителями. Он про меня много знает, а мне про него ничего не известно. Впрочем, это не важно. Какая разница?

Джек касается Сердечного камня у меня на груди. Улыбается своей кривой ухмылочкой. Я перед ней устоять не могу.

— И как он только не сгорает, — говорит он. — Ну что, ночью в Эдемов дом отправимся?

— Ага, — киваю я. — Я Нерона пришлю.

Протягиваю ему руку. Сама не знаю зачем. Хочу коснуться. Поцеловать. Сказать что-нибудь на прощание.

Он берет мою ладонь, склоняет голову, целует.

— До свидания, Саба.

Джек вскакивает на коня и направляется на север.

А я еду в Звездную дорожку, где меня ждут.

* * *

Перед рассветом Эмми вскарабкалась на высокую сосну у ограды Эдемова дома. С другой стороны, у самой колючей проволоки, разбиты грядки. Эмми спряталась среди ветвей, вжалась в ствол. Она решила выглядывать, высматривать и выслушивать, чтобы сделать то, чего, кроме нее, никто сделать не сможет. А потом она улучит подходящий случай и сделает как надо.

Мальчишки и девчонки вышли из хижин, гуськом побрели к длинному низенькому бараку. С полсотни человек, не меньше. Самых разных возрастов. Самому младшему года четыре. Тем, кто постарше, — двенадцать или тринадцать лет. У некоторых девчонок уже груди наметились. Эмми никогда прежде так много детей в одном месте не видела. Их всех из семей украли. Эмми знала, каково это.

Из барака раздался стук ложек по жестянкам. Время завтракать. Эмми съела крапивную лепешку и стала ждать, пока завтрак в Эдемовом доме закончится.