Неистовый сын Трира

«Кое-что» означало также и то, что он намерен более основательно заняться изучением жизни рабочего класса: условий его труда и быта, возможностей его объединения, сплочения, возможностей создания подлинно революционной организации.

Редактирование «Ежегодника», а затем рождение Женнихен – все это отвлекало его от основательного изучения социальных и экономических теорий, от участия в политических собраниях рабочих. Теперь же, кажется, пришла пора именно для этой работы. Впрочем, время, отданное «Ежегоднику», тоже не ушло напрасно: он уяснил для себя некоторые принципы, среди которых важнейшим, возможно, является тот, что необходимо объединение революционных усилий не только рабочего класса Германии и Франции, но и объединение усилий рабочих всех стран и, стало быть, нужен не галло-германский принцип, а теория пролетарской революции.

Вот что уяснил себе Карл и чего совсем не понял Руге, оставшись верным своему пресловутому галло-германскому принципу, своему барскому пренебрежению к конкретной работе среди рабочих. Значит, и Руге, как и Бруно Бауэр со своей компанией, сбежал на берег с корабля, которому плыть дальше через штормы…

Была середина мая – райская пора. Париж оделся в зелень, парижанки – в разноцветные платья. Всюду солнечно, тепло, многолюдно. Даже весело, потому что майская погода располагает к беззаботному веселью. И порхание бабочек, и пение птиц, и сам воздух, напоенный ароматами буйно вспыхнувших цветов.

После многих беспокойных дней и бессонных ночей, связанных с рождением Женнихен, сегодня он, кажется, впервые ощутил, какой долгий и светлый праздник принесла ему и Женни и маленькая Женнихен. Не хватало только этого солнечного дня, одной спокойной ночи и первой, пусть еще не осмысленной улыбки Женнихен. Именно сегодня утром Карл впервые увидел, как улыбается его дочь… Как только у него появятся деньги, подумалось ему, он обязательно пригласит своих друзей, первым поднимет бокал и скажет: «За улыбку моей Женнихен!» Это будет чудесно! А деньги, конечно, появятся: кёльнские друзья не оставят его в беде, как он в свое время не оставлял их. И Руге, надо думать, все-таки опомнится, как только поправятся его финансовые дела. Он снова думал о Руге, о встрече, которую тот назначил ему в саду Пале-Рояля в три часа.

Он пришел на место встречи раньше назначенного времени. Сидел на скамье, курил, грелся на солнышке, смотрел на детей, бегающих за бабочками, на старух, кормящих голубей, закрывал глаза и думал бог весть о чем. Иногда о том, что неплохо было бы сейчас поесть и поболтать с друзьями, забыв о Руге, о деньгах, о чувстве голода и о мерзавце Мальтусе, сочинение которого он только что читал.

Мальтус – мерзавец до конца, и он не пытается это скрывать. Нищих надо уничтожать, говорит он, но гуманно, чтоб им не было больно. А барин Руге, просвещенный филистер, краснобай, печется о воспитании детей бедняков, о государственных благотворительных учреждениях. Разве же не ясно, что это утопия, благие пожелания, что так лишь прикрывают красивыми словами равнодушие к нуждам рабочих, что это пустая поза, потворство грабежу?..

Погасла сигара, и Карл раскурил ее снова. Голубь подошел к самой ноге и клюнул в носок ботинка.

– Это тебе показалось, будто там что-то есть, – сказал ему Карл. – На самом же деле на мне и во мне, дружок, нет никакой пищи! Могу предложить только сигару. Спасибо Гервегу: вместе с подарком для новорожденной он принес коробку сигар для ее отца. Это очень благородно, не правда ли? Ты не находишь?

Карл не сразу увидел Руге. И пока разговаривал с голубем, Руге подошел к нему, спросил посмеиваясь:

– С кем это вы разговариваете, Карл? Я слышал, что здесь было произнесено имя Гервега… Неужели этот подонок здесь, а я его не вижу? Где же он? Впрочем, здравствуйте, Карл.

– Здравствуйте, – ответил Карл. – Чем вам так досадил Гервег, что вы назвали его подонком?

Руге вздохнул, присел рядом с Карлом на скамью.

– Итак, о Гервеге, – сказал он после паузы. – Я обращался к нему за помощью… Речь шла о вашей идее, Карл, о том, что следует поехать в Швейцарию и там попытаться продать оставшиеся экземпляры «Ежегодника». Ведь это ваша идея?

– Моя, – ответил Карл. – Но разве это так важно?

– Важно. Потому что Гервег мог не принять мою идею, хотя я в свое время сделал для него достаточно много и вправе рассчитывать на его благодарность. Но он не принял ВАШУ идею, а между тем, как мне хорошо известно, всюду называет вас, Карл, своим лучшим другом.

– И что же из этого следует?

– Из этого как раз и следует то, что Гервег – подонок. Он единственный из нас, кто мог бы сейчас без ущерба для своих дел отправиться в Швейцарию. Но он не может, видите ли, пожертвовать своим драгоценным временем для важного дела, потому что тратит его в салонах богатых старух. Он негодяй и транжира. Он давно растерял свой талант, он обкрадывает свою жену, он опустился до лизоблюдства…

– Вы назначили мне встречу, чтобы сказать это? – остановил Руге Карл.

– Да! Я хочу, чтоб вы знали, кого вы называете другом и кто называет другом вас. Он предал нас обоих…