Неистовый сын Трира

В то же время Марксу и Энгельсу стало ясно, что серьезным препятствием на пути объединения разрозненных коммунистических групп немецких рабочих является Вейтлинг и его утопический, грубоуравнительный коммунизм. Маркс и Энгельс не раз вели с Вейтлингом дружеские беседы о его теоретических ошибках, старались переубедить его, привлечь на свою сторону, ценя его талант и зная о его популярности среди немецких рабочих. Но Вейтлинг упорствовал в своих ошибках, считал, что многие коммунисты завидуют его популярности, воображал себя великим человеком, мессией, призванным спасти человечество, отвергал всякие разумные доводы. Маркс и Энгельс, исчерпав свое терпение, решили выступить против Вейтлинга, против его учения открыто на заседании корреспондентского комитета.

Эдгар фон Вестфалец, Себастьян Зейлер, Иосиф Вейдемейер, Филипп Жиго, Вильгельм Вольф были уже в сборе. Вслед за Марксом и Энгельсом пришел Павел Анненков. Последним появился Вейтлинг.

– Садитесь, – сказал Вейтлингу Маркс, указав ему на стул у другого конца стола. – Мы ждали вас.

Первым выступил Себастьян Зейлер. Он сообщил, что Мозес Гесс, находящийся в Вестфалии, связался с некоторыми демократическими деятелями, которые выразили готовность предоставить средства для издания коммунистической литературы.

– Открывается, если верить Гессу, возможность для пропаганды наших идей, – сказал Зейлер. – Вопрос, однако, в том, какие книги следовало бы издать в первую очередь в Германии, какую доктрину мы хотим предложить для распространения у нас на родине.

Встал Энгельс, обвел всех уставшими глазами, сказал:

– Надеюсь, всем понятно, – при этом Энгельс взглянул на Вейтлинга, – что единый взгляд на общество и революцию должен быть научным, свободным от всяких фантазий. У пролетариата, который един по своему экономическому положению, должна быть единая научная доктрина. В соответствии с ней мы должны развернуть печатную пропаганду коммунизма в Германии.

– О какой доктрине идет речь? – с вызовом спросил Вейтлинг. – Насколько мне известно, создано уже несколько доктрин. Теперь появилась еще одна?

– Речь идет о единой научной доктрине, – сделав ударение на слове «научная», ответил Энгельс.

– А без научной доктрины революции не будет? – усмехнулся Вейтлинг. – Ученые не позволят? Я готов предоставить в распоряжение издателей все свои работы, которые, верю, стоят того, чтобы их читали немецкие рабочие, готовые идти за мной к новой жизни.

Энгельс собирался уже было ответить, но в разговор вмешался Маркс. Он поднял лицо от листка бумаги, на котором все это время что-то записывал карандашом, в упор посмотрел на Вейтлинга и сказал, едва сдерживая раздражение:

– Скажите же нам, Вейтлинг, каковы основания вашей деятельности, ваших проповедей, с которыми вы так шумно выступали в Германии? К чему вы призываете людей?

– Я? – Вейтлинг встал. – Мои призывы общеизвестны, и у них есть прочные основания. Это нищета, это бесправие, это жажда лучшей, светлой жизни, всеобщая и неодолимая жажда. Я говорю людям: «Поднимайтесь на борьбу!» – и они поднимаются. Они знают, почему надо подниматься, во имя каких целей. Эти великие цели – благополучие и свобода! Здесь мое основание, здесь моя крепость, сила моих призывов, источники моей веры и смелости. Ведь нужна смелость, чтобы поднять людей, не правда ли? Не всякий решится. Решится лишь тот, кто верит, что его призыв упадет на благодатную почву. Сердца обездоленных – вот благодатная почва. Нужно сеять в сердцах людей, а не изобретать доктрины, напичканные всякого рода формулами. В сердцах обездоленных моя вера, моя основа. Они узнают в моих словах правду, находят в них свою боль и способ избавления от нее…

Вейтлинг говорил еще долго. И все в том же духе, выспренне, тоном библейского пророка. Маркс не перебивал его. Слушал с гневно насупленными бровями. Постукивал карандашом по столу. Сказал, когда Вейтлинг наконец замолчал, истощив свое красноречие:

– Возбуждать массы, Вейтлинг, и не давать им никакой научной доктрины, никаких научно обоснованных принципов борьбы – значит просто обманывать их. Кто возбуждает в народе фантастические надежды, тот ведет его к гибели, а не к спасению. Нужно идти к народу со строго научной идеей. Кто этого не делает, тот занимается пустой и бесчестной игрой в проповедников. Люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, Вейтлинг. Да и ничего не делали до сих пор! Кроме шума, разумеется, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое брались пророки!

Вейтлинг покраснел, у него задрожали руки. Чтобы как-то унять дрожь, он оперся обеими руками о стол, тряхнул головой, заговорил вдруг охрипшим, срывающимся голосом: