Нэйт (СИ)

На прогулку я оделась в свободную форму кадета, разработанную для выходных. Кажется, это было единственное, что оставалось уместным в моём маленьком чемодане. Кайн поморщился:

— Это всё, что у тебя есть?

— Есть ещё убитое платье, которое было вчера, но в нём мне сразу хочется повеситься.

— Тогда мы идем по магазинам.

— Кайн, — сначала я бы хотела подойти к воде. — Здесь есть море?

Он кивнул. В десяти минутах езды отсюда действительно было побережье, на котором располагались пляжи, рестораны и променад. Но меня интересовало не это. Наш аэрокар завис над водой с открытой дверью.

Я бросила в воду цветы по обычаю гараидов.

— Я возвращаю своё тело воде и земле, я возвращаю свой разум воздуху, я возвращаю свою Душу Космосу.

Я произнесла древнюю формулу, которой мы провожали своих близких в последний путь. Мы всегда говорили её так, как если бы сам ушедший произносил её. Мы делали это за него.

— Я возвращаю своё тело воде и земле, я возвращаю свой разум воздуху, я возвращаю свою Душу Космосу.

Кайн вторил мне, стоя за спиной. Я знала, что он уважал дедушку и была благодарна за то, что делаю это сейчас не одна.

В огромном торговом центре на проспекте Тхири-Рах, Кайн с брезгливой физиономией наблюдал, как я выбираю андрогинные костюмы, больше подходящие для тренировок в спортивном зале или же выглядящие так, словно я собираюсь сниматься в каком-то космическом боевике. В конце концов он не выдержал, забирая у меня ворох одежды:

— Нет, Нэйт, давай сейчас без военщины. На Альцинирус-Вейра это просто не принято.

— Ладно, — просто согласилась я, проходя в другой отдел. Я выбирала другую одежду, но Кайн снова морщился. Это были кроссовки, футболки и голубые брюки их плотной ткани, — всё, в чём можно было свободно двигаться.

— Нэйт? Что стало твоим вкусом? Ты собираешься проводить всё время в спортивном зале?

— Знаешь. А я вообще не знаю, что собираюсь здесь делать, скажи мне. — Я почти взорвалась, бросая всё, что выбрала на гостевой диван, стоящий по центру.

— Ладно, — Кайн сжалился. — Выбери то, что хочешь, а потом выберем то, что нужно.

Я даже не смотрела, что там набрал для меня Кайн, но когда он стал расплачиваться, я вдруг подумала:

— Кайн, я сама. Я ведь всё ещё имею доступ к деньгам Ар-Раор?

Он медлил с ответом, изображая на лице тревогу и грусть:

— Нэйт. Боюсь, что нет…

— Я лишена прав, а не фамилии Ар-Раор! Меня ведь не вышвырнули из семьи?

— Хорошо. Попробуй.

Я поднесла свой коммуникатор к терминалу оплаты. Здесь работали абсолютно все платёжные системы.

— Простите. Ваш ID заблокирован.

Кайн развёл руками с улыбкой «я же говорил» и с удовольствием заплатил за целый гардероб. Сумма была очень внушительной. Даже я никогда не тратила столько денег на шоппинг.

— Кайн, посмотри мне в глаза.

— Конечно, — протянул он с предвкушением.

— Неужели ты ничего мог сделать, чтобы меня не лишали всех прав?

Он смотрел, но не отвечал, и в глубине его глаз загорелось тоже маниакальное выражение, которое тогда так испугало меня на террасе. Я отпрянула, а он промолчал. Наверное, лучше не держать с ним зрительный контакт.

— Нэйт, я считаю, что ты очень смелая. Не каждый воин вышел бы один на один с самым опасным хищником во вселенной. И то, что ты сделала — я одновременно и горжусь тобой и злюсь на тебя. Ты не имела права так рисковать собой.

Я непонимающе уставилась на него:

— Но ведь зачем же тогда ещё жить?

— Это он? Он забил тебе голову этими бреднями? — он сжал обеими руками мои плечи и хорошенько тряхнул. Прямо на глазах у всех, кто был в магазине.

— Кайн, на нас люди смотрят.

— Жить нужно ради тех, кто тебя любит, — выплюнул он.

И я прекрасно поняла, что Кайн говорит о себе.

— Переоденься, мы идём обедать.

За обедом мы сидели возле окна, глядя на всё тот же праздничный проспект. Ресторан был просто космическим. Меня даже раздражала вся эта парадность и праздничность. Вся эта избранность. Моё настроение абсолютно не соответствовало прекрасной окружающей картинке. Но я держалась.

И ещё одно: выяснилось, что в лицо меня знают решительно все. Кайн сказал, что вся моя история стала достоянием общественности и транслировалась по местному интервидению. Я стала буквально телезвездой. И все знали, что теперь я самый юридически бесправный спаситель мира, который вообще когда-либо существовал. Кто-то смотрел на меня понимающе и пытался поддержать взглядом. Абсолютно незнакомые мне люди, и я принимала каждый такой взгляд с удивлением и благодарностью. Кто-то смерял меня таким презрением, как будто на мне было чуть ли не клеймо раба. Но большинство было именно первых. Это давало мне силы.