Нейтральная территория

И вот мы встретились снова. Мэгз точно знает, что я пишу, но не читает ничего из того, что я публикую. Это обидно. Но ведь и мне совершенно нет дела до активистских левых движений, в которых она время от времени принимает участие.

Мэгз — классический житель Нью-Йорка, в том смысле, что пребывает в эпицентре всех его бытовых неурядиц. Она была безработной; домовладелец спал и видел, как бы переселить её, а дом сдать в аренду. Деньги за это предложили немалые, но Мэгз хотела, чтобы всё оставалось по-прежнему. А мне пришло на ум, что она ведь так и не устроилась в жизни, всё ходила по краю, как в молодости.

Многие рестораны были закрыты. Владельцы просто не могли или не хотели появляться в городе. Но вот ресторан Анжелины на Томпсон-стрит работал, её дом находился совсем неподалёку. Официанты не могли добраться сюда, так что ей самой приходилось обслуживать гостей.

Позднее мне приходилось вспоминать: посетителей тогда пришло много, но было тихо. Люди бормотали, беседуя, точно так же, как и мы с Мэгз. Никого из знакомых я не заметил. Играли «Древние мелодии и танцы» Ресфиджи.

— Как в Англии во время бомбёжки, — произнёс кто-то.

— Всё изменилось, — сказал мужчина за другим столиком.

— И не поймёшь, куда обращаться волонтёрам, — послышалось из-за третьего.

Я больше не пью. Но в тот день Мэгз, я помню, заказала бутыль вина. Телефоны работали неважно, но мы успели обменяться впечатлениями об увиденном.

— Миссис Пирелли, — сказал я. — Итальянка, что живёт этажом выше. У неё ещё случился сердечный приступ, когда она увидела по телевизору этот пожар. Её сын работал в Торговом Центре, и она думала, он там сгорел.

«Скорую» вчера утром мы вызвать не смогли, но за углом было маленькое пожарное депо, и команда оказалась на месте. Ждали вызова, наверное. Они отвезли её в госпиталь Св. Винсента на машине шефа. И тут же объявился её сын. Костюм в полосочку прожжён на плече, лицо — в саже, глаза дикие. Но живой. Говорят, сегодня его матери лучше.

Я ждал, ковыряя вилкой спагетти с моллюсками. История Мэгз оказалась мрачнее, она шла из самых глубин подсознания. Ещё до знакомства со мной, да и после, у неё были серьёзные проблемы с головой. Тогда, в колледже, когда мы познакомились, я завидовал ей — хотел, чтобы и в моей жизни было нечто столь же трагичное, о чём можно поведать.

— Я думала о том, что произошло прошлой ночью, — она уже кое-что рассказала мне. — В дверь позвонили, и я перепугалась. Потом решила, что с нашей-то грохнутой телефонной линией это могли быть друзья, что, может, они пришли поговорить. Я выглянула в окно, а улица — словно бы вымерла, никогда такого не видела.

Только ветер гонит бумажные клочья. Знаешь, каково это, каждый раз видеть клочок бумаги и думать, что он — из Торгового Центра? Мне ещё показалось, что я заметила движение, но когда присмотрелась, поняла, что ошиблась.

Я не выходила к домофону, но, кажется, дверь открыл кто-то сверху, потому что я слышала шорох в холле.

Я подошла к двери и в глазок увидела её. Она стояла на лестничной площадке и озиралась по сторонам, будто бы потерялась. На ней было платье, длинное и поношенное. И блузка, кажется, английская, начала прошлого века. Тут она повернулась, и я увидела, что вместо лица у неё — кровавое месиво. Будто она упала с большой высоты. Я только ахнуть успела, и она исчезла.

— И тут ты проснулась?

— Да не спала я. Хотела позвонить тебе, но телефоны-то навернулись. Эта девушка упала не с сотого этажа. Разбилась — но где-то в другом месте и в другом времени.

Бутыль опустела. Я помню, что Мэгз заказала салат, но так к нему и не притронулась. Анжелина принесла ещё вина. Я рассказал Мэгз о той семье у баррикады.

— Там же дыра, посреди города, — сказала Мэгз.

Распростившись с Мэгз, я вернулся домой. Включил телевизор. Улёгся в постель и стал смотреть какой-то старый фильм, невидящим взглядом уставившись в экран, просто затем, чтобы не включать новости. Раздался звонок. Я вскочил с кровати и направился к домофону. Внизу, на пустынной улице, прямо в камеру дикими глазами смотрел взъерошенный мужчина.

На телефоны надеяться было глупо. Полицейских в тот момент поблизости не было. Я застыл, не решаясь нажать кнопку и впустить того мужчину. Но, как и в доме Мэгз, нашёлся кто-то, кто открыл дверь. Я закрылся на цепочку и стал смотреть в глазок, прислушиваясь к звуку шагов — медленных и неуверенных. Когда человек оказался на виду, на площадке третьего этажа, он сказал хриплым голосом: «Извините, пожалуйста, я… Я потерял мамины ключи от дома».

Только тогда я отпер дверь, открыл и спросил измотанного мистера Пирелли, как его мать.

— Прекрасно, — сказал он. — Лечат там замечательно. Госпиталь Св. Винсента, понятно, не к такому готовился. Ждали тысячи пострадавших. — Он пожал плечами. — Конечно, мама благодарит всех вас. И я тоже.

Правду сказать, я и сделал-то немного. Мы пожелали друг другу доброй ночи, и он, шаркая, отправился наверх, выламывать дверь в квартиру матери.

13 СЕНТЯБРЯ, ЧЕТВЕРГ