Нейтронный Алхимик: Конфликт

— Чтобы поговорить, — ответила Алкад, обдумав предложение, — достаточно одного из вас. И если вы не желаете нам зла, прекратите подавлять нашу электронику.

— Последнее будет трудно исполнить, но мы попробуем.

Нейросеть Алкад заработала снова, и физик быстро обрела полный контроль над своим оружием.

— Я вызову полицию, — датавизировала Вои. — Они могут выслать штурмовой батальон. Одержимые не узнают, пока не станет поздно.

— Нет. Если бы они желали нас одержать, то уже сделали бы это. Думаю, мы ее выслушаем.

— Вам не следует подвергать себя неустановленной персональной опасности. Вы — наш единственный выход на Алхимика.

— А, заткнись, — вслух бросила Алкад. — Ладно уж, заходите.

Вошедшей в пентхауз девушке было чуть за двадцать. Кожа ее была заметно светлее, чем у Алкад, хотя волосы были такими же смоляно-черными. Лицо было слишком пухленьким, чтобы его можно было назвать приятным, тем более что выражение постоянного стыдливого возмущения словно впечаталось в его черты. Одета она была в длинное летнее платье в шотландскую клетку, с юбкой-килтом, модной на Гариссе в годы геноцида.

Алкад поспешно прогнала программу сравнения через клетки памяти.

— Гелаи? Гелаи, неужели это ты?

— Моя душа — да, — ответила она. — Но не тело. Это, само собой, всего лишь иллюзия.

На миг материальный мираж рассеялся, открыв девчонку-китаянку со свежими иззубренными шрамами на бедрах.

— Мать Мария! — хрипло воскликнула Алкад. Она надеялась, что байки о пытках и жестокостях были всего лишь пропагандой конфедератов.

Прежний облик Гелаи вернулся так быстро, что рассудок Алкад все еще машинально стремился поверить, что именно он и является истинным. Вид замученной до полусмерти девочки вызывал неприятие.

— Что случилось? — спросила Алкад.

— Вы ее знаете? — возмущенно воскликнула Вои.

— О, да. Гелаи была моей студенткой.

— Не из лучших, боюсь сказать.

— Сколько мне помнится, ты справлялась неплохо.

— Это, конечно, весьма облегчает стрессовую ситуацию, — заметила Вои, — но вы так и не сказали, зачем явились.

— Меня убила бомбардировка, — ответила Гелаи. — Университетский городок находился всего в пятистах километрах от эпицентра. Землетрясение снесло его напрочь. Я была в общежитии, когда это случилось. Тепловой удар поджег половину городка. А потом до нас докатилось землетрясение. Одна Мать Мария знает, какой оно было силы. Мне, пожалуй, повезло. Я умерла через час. Относительно быстро… по сравнению с большинством.

— Мне… очень жаль, — пробормотала Алкад. Редко ей доводилось чувствовать себя настолько беспомощной, как сейчас, перед лицом самой большой неудачи, какая только может случиться с человеком. — Я… подвела тебя. Я подвела вас всех.

— Вы хотя бы пытались нас спасти, — ответила Гелаи. — А я тогда была против. Я ходила на все мирные демонстрации. Мы пикеты устраивали напротив континентального парламента, гимны пели. А журналисты называли нас трусами и предателями. В нас плевали на улицах, правда-правда. А я продолжала протестовать. Думала, если бы мы уговорили наше правительство начать с омутанцами переговоры, то военным нечего было бы делать. Мать Мария, как я была наивна!

— Нет, Гелаи. Ты была не наивна. Ты была отважна. Если бы многие из нас придерживались такого мнения, быть может, правительство отыскало бы мирное решение.

— Но они этого не сделали, верно?

Алкад провела пальцем по щеке Гелаи, коснувшись на миг прошлого, оставленного, казалось, так далеко, — прошлого, породившего ее настоящее. Ощущение эрзац-кожи под пальцами вдруг убедило ее, что тридцать лет назад она была безоговорочно права.

— Я хотела защитить вас. Я думала, что душу свою заложу, только бы вы были в безопасности. Мне было плевать на себя. Я думала, вы стоите любой жертвы — вы, молодые гении, полные глупейших надежд и великих идей. И я бы сделала это ради вас. Я убила бы солнце Омуты, совершила самое страшное убийство в истории. А теперь от нас остались только вот такие, как они. — Она махнула рукой в сторону Вои и Эрибы. — Пара тысяч ребятишек, живущих в глубине скал, которые плющат им мозги. Не знаю, кому из вас хуже пришлось. Ты хотя бы попробовала на вкус того величия, которого мог достичь наш народ. А это новое поколение — лишь жалкие остатки прежних гариссанцев.

Гелаи надула губы и уставилась в пол.

— Когда я пришла сюда, то не знала, что мне делать — предупредить вас или убить.

— И что же?

— Я не понимала, ради чего вы пошли на это, почему помогали военным. Вы были для нас недоступным гением, мы все побаивались вашего ума. Мы вас так уважали, что я не думала, будто у вас могут быть человеческие побуждения. Я вас считала замороженным биотехом ходячим. Теперь я вижу, как ошибалась, хотя, по-моему, нельзя все же было строить такой ужас, как Алхимик.

Алкад остолбенела.

— Откуда ты знаешь об Алхимике?