Следующие несколько часов прошли более или менее спокойно: мистер Коулман задавал вопросы о моем детстве, увлечениях, семье, а я отвечала поверхностно, предпочитая оставить некоторые подробности в тайне. Сам же он рассказывал о своей жизни охотно, хотя я подозревала, что в некоторых моментах он был неискренен, но упрекать его не стала, ведь сама не была до конца честна. Несколько раз он снова заставил меня смутиться и, кажется, ему это пришлось по вкусу, потому что чем дольше мы сидели, тем чаще он это делал. Я же убедилась, что он очень разносторонний человек, много знает и может говорить на любую тему, при этом не выглядя глупым.
Из ресторана мы вышли, когда на улице практически стемнело. Не хотела этого признавать, но я не жалела о потраченном времени: еда оказалась изумительной, и я решила, что обязательно посещу это заведение снова, только в другой компании, все же меня пугали чувства, которые вызывал Беннетт, а еще его несерьезность к отношениям. Я мечтала провести всю свою жизнь с мужчиной, который будет любить меня, и которого буду любить я. А что мне может дать такой, как мистер Коулман, мужчина, на которого была готова запрыгнуть каждая женщина, сидящая в ресторане? Одноразовый секс? Секс без обязательств? Такое мне не нужно, поэтому лучше держаться от него подальше, чтобы не тешить себя ложными надеждами.
Уже почти подойдя к черному внедорожнику, я почувствовала чей-то взгляд, прожигающий мою спину, будто кто-то смотрел, не отрываясь, ожидая, что я повернусь. Я была готова поклясться, что мысленно слышала свое имя, произносимое тихим шепотом. Резко развернувшись, я оглядела противоположную сторону улицы и наткнулась взглядом на беловолосого мужчину лет тридцати. Он стоял в черном классическом костюме и пальто того же оттенка, спрятав руки в карманы. Взгляд острый, словно лезвие, которым можно убить, сделав один маленький надрез, главное знать где; на красивом лице, будто высеченном из камня, ни одной эмоции.
«Эмили…, — снова этот шепот в голове, — Эмили...»
«Кто ты? Что тебе нужно?», — мысленно прокричала в пустоту, и в следующую секунду мужчина на той стороне улицы будто отмер: отшатнулся и на его холодном лице появился страх, а в моей голове снова раздался шепот.
«Ты меня слышишь?», — удивленно.
Я молчу, просто смотрю и не понимаю, что происходит. В голове вертятся тысячи мыслей, а тело дрожит, кажется, что мне холодно, хотя на улице тепло, даже для осени, хочется убежать, скрыться от этого взгляда и голоса, но я продолжаю стоять и смотреть.
«Эмили...»
— Эмили, — кто-то развернул меня и, взяв лицо в ладони, внимательно посмотрел в глаза, — что с тобой? Я тебя уже несколько минут зову, — мужчина, красивый, но с тем блондином не сравнится. Сознание постепенно начало возвращаться. Беннетт.
— Мне просто…, — я скинула его руки и перевела взгляд туда, где только что стоял беловолосый, но там никого не было, — показалось.
По плотно сжатым губам поняла, что мне не поверили.
— Ты его знаешь? — голос напряженный, а в глазах ярость, перемешанная с волнением.
— Кого?
— Белобрысого, — презрение в голосе мужчины меня удивило, откуда такая неприязнь к незнакомому человеку? И тут страшная догадка пришла ко мне в голову: или они знакомы?
— Не знаю, — стараюсь говорить невозмутимо, — а ты?
На долю секунды мне показалось, что на лице мужчины отразился страх, ничем не прикрытые ужас и злость, но лишь на долю секунды, потом все эмоции исчезли, и оно стало похоже на ледяную маску. А я постаралась убедить себя, что мне показалось.
— Нет. Идем к машине, я отвезу тебя домой.
Подсознание в который раз за сегодня решило о себе напомнить, и в голове возникла мысль, что Беннетт что-то скрывает. Нет, он не соврал, когда сказал, что не знает его, но и не был до конца честен. Может, они и не знакомы, но вот о том, кто этот «белобрысый», мистер Коулман имеет представление.
Успокоилась я, как и всегда, быстро: уже в машине меня посетила уверенность, доказывающая, что все, произошедшее пять минут назад, было игрой моего не совсем здорового воображения и заострять внимание на этом не стоит, а реакцию Беннетта на незнакомца можно обосновать каким-то личным противостоянием. К слову, к концу пути друг ректора тоже немного успокоился, и от него перестало веять арктическом холодом и злостью, но выглядел он все еще напряженно: об этом свидетельствовали руки, обильно обхватывающие руль, и плотно сжатая челюсть.