Да, день был жаркий: июньское солнце ломилось сквозь жалюзи, нагнетало жару. Генералы потели, вытирались платками, пили прохладительные напитки, а потом перешли к сакэ, русской водке и виски: все равно томительно душно. Говорили о военно-политическом положении Японии. И довольно откровенно: Умэдзу и Ямада — приятели, а Хата был известен как человек прямой и неспособный доносить. Хотя кто знает в точности, кто доносит и кто не доносит?
Все трое сходились на том, что Япония в состоянии вести
— Но скорее всего, Советский Союз не выступит, — сказал Умэдзу. — Он слишком истощен войной с Германией. Более того: он не выдержит, если мы решим ударить по нему...
Тогда-то подсчитали, что под командованием Ямада в случае необходимости будет около миллиона штыков плюс силы 5-го фронта на Южном Сахалине и Курильских островах, подчиненного непосредственно императорской ставке. Мощь, с которой Советам не справиться!
(Кто из находившихся в тот июньский полдень в кабинете командующего Квантунской армией мог предположить, что пробьет час и генералу Умэдзу придется подписывать на линкоре «Миссури» акт о капитуляции Японии, а позже предстать в качестве одного из двадцати восьми главных военных преступников на Токийском судебном процессе, генералам же Ямада и Хата — Давать показания на Хабаровском процессе?)
Ямада ехал по Чанчуню и будто прощался с маньчжурской столицей. Прощался, понимая: дальнейшее его существование туманно: как-никак он военнопленный. Кое-где на перекрестках стояли краснозвездные, отмытые от походной пыли танки с зачехленными стволами, возле гусениц весело топтались экипажи в комбинезонах и кожаных куртках — Ямада отворачивался. Под конвоем протопала колонна обезоруженных японцев — Ямада всмотрелся в их покорные, равнодушные лица. Что они испытывают, шагая с конвоирами? Бывшие солдаты, нынешние военнопленные... Что думают о нем, главнокомандующем? Что думают о своем будущем, о будущем Японии? Надо жить, солдаты, надо пережить смутную пору, а потом снова взяться за оружие, ибо призвание истинного японца — воевать во славу императора. Плохо, что я уже стар, а у вас, солдаты, большой запас лет. Надо только не падать духом, надеяться и верить. Будьте верны императору и Японии, солдаты, — это говорю вам я, ваш командующий.
Колонна понурых пленных скрылась за поворотом, и вдруг Ямада ощутил страх, аж под ложечкой засосало. Он подумал, что стар, сердце сдает, скоро умрет, а потом подумал: когда увидит маршала Малиновского? Страшно было умирать, и страшно было увидеть глаза в глаза полководца, сокрушившего твои войска. И в то же время хотелось его увидеть вблизи, во плоти и крови, — острое, болезненное желание. Но когда, бренча шпорами на сапогах-бутылках, Ямада и Хата вошли в кабинет генерала Кравченко, Ямада вздохнул с облегчением: Малиновского там, естественно, не было, встреча оттягивалась. В кабинете были уже знакомые Ямада генералы: член Военного совета Забайкальского фронта Тевченков, командующий 6-й танковой армией Кравченко, член Военного совета армии Туманян, начальник штаба Штромберг и другие. Ямада выдавил из себя улыбку.
Он и Хата докладывали о ходе разоружения японских частей непосредственно в районе Чанчуня, советские генералы слушали не перебивая. И тут Ямада вдруг спросил генерала Тевченкова:
— А когда я увижу маршала Малиновского?
— Родион Яковлевич прилетит на днях, — сказал Тевченков.
34