Неизбежность

А через недельку после начала саперных работ комбат объявил: завтра возобновляются занятия по боевой и политической подготовке, особое внимание — тактике. Значит, попотеем и на тактических учениях. Мда! Порой кажется: неизвестно, где трудней, на войне или на учениях. Правда, на учениях не убивают. Народ, в общем-то, не унывает. Вот если б еще солнце не так накаляло воздух и землю, если б какой-нибудь тенечек был. К вечеру уже можно жить, но днем...

— Товарищ парторг, газетки не подвезли? — спросил Свиридов.

— Молодец, ефрейтор, — сказал Симоненко. — Не о воде, не о жрачке думку имеешь. Про духовную пищу думаешь!

— Да уж я таковский. Политику уважаю... Так есть свежие газетки?

— Это ему для курева, — не без ехидства вклинился в разговор Логачеев. — Цигарки вертеть!

— Карамба! — Свиридов высокомерно вскинул брови. — На самокрутки сгодятся и старые газеты. А я прошу у парторга свежих. Для чтения, понял или нет, элемент ты несознательный, фрукт ты недозрелый!

— Политически недозрелый, — уточнил Симоненко. — А ефрейтор Свиридов приохотился к газетам, потому как его сознательность выросла. И я радый, что воспитал у него данную тягу к советской печати, так же, товарищ Свиридов?

— Не совсем так, товарищ парторг. Конечно, вы воспитывали... Но еще раньше меня воспитывала одна особа женского роду-племени, учителка в Братске...

Симоненко с неудовольствием посмотрел на бывшего аккордеониста, звезду эстрады Егоршу Свиридова, спросил пристрастно:

— Что за учителка?

— Да была одна... По имени Анфиса. Молодая, красивая деваха, жаль только, очки носила. И политикой шибко увлекалась... Не, с ее дисциплиной это не было связано, она преподавала естествознание, проще сказать — про флору и фауну, еще проще — про цветочки и животных. Но, как потом проя́снилось, душа у Фисы лежала к политике. — Как любой мало-мальски опытный рассказчик, Свиридов выдержал паузу и лишь затем продолжил: — Фиса снимала комнатку у соседки, так что мы познакомились. И она мне приглянулась, и я стал назначать ей свиданки... Стратегию улавливаете?

— Улавливаем, — сказал Головастиков.

— Тогда идем дальше... Для полного проя́сненья стратегии: мне шел восемнадцатый, Фисе — двадцать четвертый, вот как товарищу лейтенанту... Взамуж брать не рассчитывал: шибко старше, да и вряд ли за меня пойдет. Потому соцположение у нас не совпадало: она — учителка, интеллигенция, институт в Иркутске кончала, у меня — шесть классов с грехом пополам, трудяга на лесосплаве, черная кость. Не пара! Но приударить и кое-чего добиться хотелось, не буду врать. Потому, повторяю, нравилась... Ну, встречаемся. Раз, другой, третий. Я намеками про свои симпатии, вздыхаю со значением, она будто не замечает и сводит на политику. Я же в политике в те годы ни бум-бум. И получалась чехарда... Например, говорю: «Фисочка, не пойтить ли нам в черемушник, соловьев послушать?» А она: «Как вы, Егор, думаете, Чемберлен выдающийся политик?» В гробу б я видал этого Чемберлена, только после прознал, что за деятель... Я ей говорю: «Фисочка, какие у вас золотистые волосы», а она: «Волосы как волосы... Но что вы думаете о Лиге Наций?» Ничего не думал, потому не знал ничего про эту Лигу. Не читал, не слышал. Ну, а Фиса уйму книг и брошюрок прочитала — и все политическое, из газеток статейки соответственные вырезала. Подкованная по данной части! Дальше как складывалось? Так: я хочу обнять ее, она отводит мои лапы, говорит, что очень обеспокоена позицией Америки, также и Японии, или что-то такое. И очками сверкает — как режет! Короче, отчалил от нее. А жалко, деваха была красивая... Польза: через Фису в газетках стал читать не одни фельетоны да «Из зала суда», но и про внешнюю политику... Теперь газетки читаю от корки до корки. Роль бабы в нашей жизнедеятельности, конечно, выдающая... Эх, да что там говорить! Был бы сейчас аккордеончик, рванул бы я «Брызги шампанского» или «Аргентинское танго»! Сердце горит, вспоминаючи!

— Ты здорово играл, а пел-то как, Егорша! — с чувством сказал Головастиков. — У меня слеза выжималась!

Обрел дар речи старшина Колбаковский:

— Как гласит русское присловье: близок локоть, да не укусишь. Еще недавно был жив аккордеон. Под названием «Поема».

— Присловье не к месту, — буркнул Свиридов, явно осердившийся. Отчего?

— Как это не к месту? — Колбаковский не рассердился, но тенорок у него затвердел. — Хорошая пословица да поговорка завсегда к месту. Вот! Монгольские припомнил. Некоторые... «Гость что добрый конь». Плохо разве? Ведь для монгола конь все. «Болтун работает языком, труженик — руками». Тоже неплохо. Или так: «Руки до седла не достают, а он их до неба протягивает». Ого! А вот: «Змея ядовита, толстая она или тонкая». А?

— Метко говорят монголы, — сказал я.

— Еще как метко! — Колбаковский обрадован моей поддержкой. — Гляньте, как они называют коров, овец, коз. Называют: скот коротких ног. А скот длинных ног — это лошади и верблюды.