Неизбежность

— Не терплю, когда ты вот этак неопределенно пожимаешь плечами. Как прикажешь тебя понимать? Уходишь от ответа... Либеральничаешь! Либерал ты закоренелый! Черт с тобой, пусть этот симулянт валяется в палатке, пока полк будет вкалывать на учениях. Если ему не стыдно... А справочку заберу с собой. Надо разобраться, почему в батальоне столько освобожденных. А? Что?

Я молчу, но понимаю, откуда изобилие освобожденных — сердобольность полковой врачихи, очаровательной женщины с капитанскими погонами. И возникает беспокойство за нее. Чтобы рассеять его, говорю Трушину:

— Медицина! Она разумеет что к чему, ей надо доверять...

— А кто будет проверять? Политработник! Он должен разбираться в медицине не хуже, чем врач!

— Загибаешь, Федор!

— Не я загибаю, Петро, а ты недопонимаешь!

Тут только обнаруживаем, что рядовой Драчев стоит как столб, слушает наше собеседование. Трушин хмурится.

— Топай, топай, Драчев, — говорю я, и ординарец, сильно припадая на ногу, чуть не падая, удаляется.

— Ловкач, комбинатор, симулянт, — произносит сердито Трушин. — А ты сызнова роту распускаешь?

— Бог с тобой.

— Сама распускается?

— Никто не распускается! Что ж ты из единичного случая делаешь столь далеко идущие выводы? Да ведь и не доказано, что Драчев симулянт, налицо же официальная справка...

— Липовая, — обрывает Трушин. — С этой липой мы еще разберемся... А тебе совет: держи вожжи в руках, события близятся. Чуешь, чем пахнет воздух?

— Чую, Федор.

Это было и так, и не так. Конечно, я немало думал о грядущей войне, но удивительная штука: учеба, учеба до одури, до изнеможения, — и тревожные предчувствия как-то глохли, а то и вовсе забывались за повседневной маетой. И я переставал чувствовать, чем пахнет воздух — разве что прокаленной пылью, привядшим полынком и едким солдатским потом. А ведь он еще пах и войной!

Дивизионная, армейская и фронтовая газеты пестрели шапками: «Тяжело в ученье — легко в бою!», «Больше пота в ученье — меньше крови в бою!». Учиться, конечно, надо. Но, как бы ни тяжело было в учениях, в бою будет еще тяжелее, и, сколько б пота ты ни проливал, крови тоже достаточно прольется. И еще: все то, что мы отрабатывали, давным-давно изучено и, так сказать, неоднократно опробовано ветеранами на практике. Молоденьких, свежего призыва солдат, полезно погонять, поучить уму-разуму, но гонять прошедших Отечественную Головастикова, Кулагина, Логачеева, Свиридова, Черкасова, Симоненко и прочих зубров? Однако я из них пот выжимаю, как и изо всех, как и из себя. Не люблю что-либо делать для блезиру. Если уж взялся, так делай с полной отдачей. Если проводить занятия, так на совесть. Мои взводные, Иванов и Петров, тоже не щадят живота своего на занятиях. О старшине Колбаковском и говорить нечего: старый армейский конь тянет ротную телегу как коренник.

От ветеранов я еще требую: передавайте свой опыт, свое умение молодым солдатам. Занимаемся с утра и дотемна: тактическая подготовка, огневая, строевая, занятия по матчасти, по противохимической защите и так далее, и так далее. Наитяжкое — тактические учения то в масштабе батальона, то в масштабе полка, а предстоят еще, сулит нам комбат, дивизионные учения. На учениях схема одна: марш по степи, потом копаем окопы и траншеи (будто их не накопала до нас Семнадцатая армия, пользуйся готовенькими, но нельзя: будет упрощение, а боевые действия надо усложнять, приближая к реальным), занимаем оборону, потом идем в наступление, прорываем оборону другого батальона или полка, отбиваем контратаки, продвигаемся в глубь укрепрайона — и опять марш по степи. Иногда наш батальон выступает в роли обороняющейся стороны.

Трехдневные учения дались тяжко потому, очевидно, что солнце окончательно взбесилось и пекло, как никогда. А к тому же спали мало: ночами были марш-броски. Скатки через плечо натирают шею, противогазы оттягивают бок; снова нам их выдали: команда «Газы!» — и мы натягиваем на потные грязные рожи резиновые маски: и так дышать нечем, а тут еще душишься в противогазе. Команд хватает: «Воздух!», «Танки справа!», «Танки слева», «Конница с тыла!». Мы рассредоточиваемся, залегаем в цепи, изготовившись к отражению атаки самолетов, танков или кавалерии. «Огонь, залпом, пли!» — хлопают холостые патроны, вместо ручных гранат летят взрыв-пакеты, грохает вполне натурально. Вижу: фронтовикам эти игрушки осточертели; новенькие, молоденькие, прилежны; восточники во главе с Ивановым и Петровым столь же прилежны: привыкли за тыловые годы ко всяким учениям, составлявшим смысл их существования. Но надо действовать по правилам, и я требую от всего личного состава серьезности, всамделишности, попутно внушая себе: так нужно! И захлебываюсь сухим, прокаленным воздухом и горьким потом...

Полуживые воротились с учений, и первым, кого я увидел в расположении, был ординарец Драчев. Он нисколько не хромал, шел нормальной, шустрой походкой. Я еле вымолвил:

— Прошла нога?