Неизбежность (Дилогия - 2)

Александр Михайлович приказал ему убрать оружие, отправиться в часть и доложить там о случившемся. Десять дней провалялся Василевский у себя в управлении группы. Пришлось-таки заступиться за виновника аварии, ибо его намеревались отдать под суд военного трибунала. Этот старший лейтенант фамилия, к сожалению, забылась - был командиром фронтовой роты разведки, потом блестяще выполнил ответственное задание и, как доложили Александру Михайловичу, был удостоен звания Героя Советского Союза. Так что лучше человека не засуживать, а дать возможность выправиться, проявить себя в деле. Ну, а он, Александр Михайлович Василевский, слава богу, жив, хотя, когда примерно через месяц прибыл в Москву и пошел на рентген, врачи установили следы перелома двух ребер. Жив - и потому руководит войсками на Дальнем Востоке, ведет их к финалу советско-японской войны.

Которая все-таки, сколь бы грандиозной ни была, не может заслонить Великой Отечественной.

Да-а, человека следует поддерживать, веруя, что он способен приподняться над самим собой. Частенько доводилось Александру Михайловичу выдвигать люден пли защищать их от несправедливости. Но и наказывал, если считал нужным, не дрогнув.

Вот сегодня пришлось отстранить от должности одною прыткого интенданта: прислал в подарок мебельный гарнитур. Василевский незамедлительно прореагировал на подношение: отстранил от должности и передал дело на парткомиссшо, а гарнитур приказал оприходовать трофейному управлению. Аналогичное было и под Кенигсбергом: принесли хрусталь. Хрусталь был отправлен в трофейное управление, а те, кто спутал трофеи с личной собственностью, - строго наказаны. А как же иначе? Государственное имущество!

Сегодня же был и случай, вероятно позабавивший иных, а Василевского как-то кольнувший. На штабном совещании генерал инженерных войск развернул карту, чтобы докладывать Василевскому, и молчит, растерявшись. Пропал голос от волнения. Василевский сказал: "Сделаем, товарищи, перерыв". Все вышли на свежий воздух, закурили. Александр Михайлович подошел к генералу-инженеру, спросил, где тот служил прежде, - завязалась беседа. Потом зашли в штаб, и у приободрившегося инженера прорезался голос! После совещания он поделился с адъютантом Гриненко: "Тебе хорошо, ты постоянно общаешься с маршалом, а мне каково - впервые?"

Ну, а те, подхалимствующие интенданты, между прочим, к подношениям присовокупляли: "Для семьи, для Екатерины Васильевны". Стервецы, и как зовут супругу, пронюхали. Екатерина Васильевна таких даров не примет, не тот характер. Он-то знает, двенадцать лет вместе. Александр Михайлович достал из портфеля конверт, раскрыл письмо. От жены. Перечитал, спрятал. И вечным пером, аккуратным, четким почерком неторопливо написал ответное. Это вошло в привычку: на каких бы фронтах ни находился, если удавалось, звонил домой по телефону, а чаще - обязательные, хотя и краткие, письмишки. Примерный муж и семьянин, он и в этой мелочи был неизменен.

Из конверта он извлек и несколько фотографии. Жена писала:

"Перелистывала семейный альбом и нашла фото, где ты молодой.

Мне кажется, за эти годы ты не изменился, все тот же..." Женщпны, разумеется, любят преувеличивать. Изменился! Александр Михайлович вгляделся в фотографии: выпускник Костромской духовной семинарии - 1914 год, командир роты, поручик - 1917 год, командир стрелкового полка - 1928 год... Действительно молодой. А вот эту фотографию, свеженькую, ему вручил сегодня утром Кирилл Афанасьевич Мерецков: вместе снялись вчера в 5-й армии Крылова, - Александр Михайлович в комбинезоне, одна рука засунута за пояс, как у Льва Толстого. Но он, упаси боже, не толстовец. Он просто мирный, не воинственный человек. Хотел выбрать наимпрнепшую профессию агронома или учителя, однако первая мировая война и Октябрьская революция сделали его профессиональным военным. И теперь бывший прапорщик царской армии - Маршал Советского Союза. А в поля и леса кннешемского детства нет-нет да потянет...

Заложив руки за спину, Александр Михайлович походил из угла в угол, разгоняя тяжелую усталость. Поскрипывали сапоги, поскрипывали половицы. Ветер колыхал занавески на окнах; за стеной, во дворике, уже не пели, но скипидарный запах растревоженной сосны не унимался, лез в ноздри. Ах, какие тут сосны, иа Дальнем Востоке, - корабельные, высоченные!..