Читаем Неизбежность (Дилогия - 2) полностью

Этот подтвердился! Но о том мы узнали лишь на следующий день, а второго гадали: будет митинг, будет парад? Все кинулись - без всяких приказаний подшивать свежие подворотнички, гладить гимнастерки, ваксить сапоги, тереть зубным порошком пуговицы, пряжки, ордена и медали. По примеру Миколы Симоненко к гимнастеркам привинчивали и нагрудные знаки отличников: пулеметчиков, стрелков, минометчиков, связистов, саперов, которые раньше не очень-то жаловали - что они в сравнении с правительственными наградами, с орденами да медалями? Сейчас, в преддверии торжеств, и цена нагрудных знаков поднялась. А на лицах - словно некий отсвет будущего праздничного салюта, который озарит Москву. Нас осветят и собственные салюты разноцветные ракеты, грассирующие очереди из автоматов и пулеметов. Как освещали они под Кенигсбергом.

Вечером же второго сентября писаря сообщили о присвоении воинских звании: Феде Трушину - гвардии капитана, мне - старшого лейтенанта. И второй приказ: большая группа офицеров, сержантов и солдат батальона награждена орденами и медалями Советского Союза. Трушину - орден Красного Знамени, мне - Красной Звезды. Не скрою, я обрадовался и тому и другому. Немедля пришпандорил третью звездочку на погоны, долгожданную.

А Федя Трушин сменил старые погоны на новенькие, с четырьмя звездочками, он их заготовил впрок, дальновидный и предусмотрительный. И на поверку все звездочки у него непорочно серебристые, у меня же две потускневшие, а одна свеженькая, сразу видно: только что прикручена. Да ладно, сойдет.

А ордена и медали, как поговаривают, завтра вручит лично комдив. Штабные писаря гадают: может, на митинге, может, до или после парада, во всяком случае, будет построение. Даешь построение! Конечно, лучше б присвоили старшего пораньше, в свое время, а не перед демобилизацией. Впрочем, и в запас предпочтительней уйти старшим лейтенантом. И лишний орденок офицеру запаса не помешает. Своими наградами горжусь! Хотя, может быть, и не так, как прежде. В общем, все это приятно - со званием и награждением. Более того, мое маленькое личное торжество как бы упреждает всенародное торжество, связанное с победой над Японией, завершением второй мировой войны и воцарением мира на земле. Надеюсь великой надеждой, что мир будет бесконечным, а люди прекрасны. И еще - ощущение бесконечности моего бытия, будто после двух войн буду вечен.

Лег я спать в расчудесном расположении духа, а во сне отчего-то жалобно стонал, хотя мне ничего не снилось. Проснулся от этих стонов среди ночи, приподнял голову и услышал, как старшина Колбаковский сказал:

- Товарищ старший лейтенант! Болит чего-нибудь?

- Не болит, Кондрат Петрович, - ответил я, позевывая.

- А стонете-то как жалостно... Не рапы ль беспокоят?

- Да как будто нет...

- Ну и добре. Сыпанем дальше...

Однако уснули мы не сразу. Я ждал, что Колбаковский сию секунду выдаст свой знаменитый храп, но он просипел шепотом:

- Не спите, товарищ старший лейтенант?

- Покуда ие сплю...

- И мне чего-то не спится... Все думаю-загадываю: как складется послевоенное житье? А?

- Вы имеете в виду страну, народ? Все будет нормально.

- Не-е, я про каждого из нас, в отдельности... Ведь разведет житуха по разным стежкам-дорожкам... Встретимся ли когда?

И какими станем по прошествии годов? Не позабудем фронтового братства?

- Не позабудем, Кондрат Петрович, - ответил я и подумал, что подобные мысли возникают не у одного лейтенанта Глутпкова... виноват, старшего лейтенанта Глушкова. Не враз привыкнешь к новому званию, а вот старшина Колбаковскнй не путает, служака. И Трушина уже называет как надо: товарищ гвардии капитан. Мне, к счастью, не дослужиться до капитана. К счастью потому, что войнам конец, и да здравствует демобилизация!

- Чтоб только новый Гитлер где-нигде не объявился! Чтоб акулы империализма сызнова не затеяли бойню! Как считаете, Петр Васильевич?

Уверенно отвечаю, что новых гитлеров теперь уже никогда не будет, что империалисты и фашисты получили предметный урок, и слегка удивляюсь тому, как назвал меня служака Колбаковский - впервые по имени-отчеству. В этом тоже, вероятно, признак близящейся гражданки.

Старшина всхрапнул внезапно, с ямщицкой мощью, и этот привычный храп, к которому я давненько приспособился, как бы подтвердил: все нормально, все будет нормально. Приятных сновидений, Кондрат Петрович! И не стоните во сне, как старший лейтенант Глушков, а храпите себе на здоровье. Но с чего стонет старший лейтенант Глушков, попросту Петр Васильевич, если он счастлив, если его бытие бесконечно и великие надежды переполняют его? Это же надо понимать: одну войну прошел, вторую - и уцелел, рукн-ногп при нем! И голова при нем!

Утром я пробудился в предчувствии необычайного, радостного.

С наслаждением растирал скрученным полотенцем голое туловище - каждая клеточка играла. Во время моего туалета Драчев, которого выпустили с "губы" по случаю празднеств, порывался поухаживать за мной, однако я с вежливой твердостью отмел эти поползновения. Не скажу, что ординарец так уж этим огорчился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное