— Ну вот, может быть одним даже рейсом, — сказал Костя, которому новый знакомый продолжал все больше нравиться. Было очевидно, что Юрий Петрович вполне состоятельный и, скорее всего, влиятельный русский, но Костя не мог его отнести ни к какой из существующих у него в голове «русских» категорий: чиновник, политик, бизнесмен, хотя на деле он мог оказаться и тем, и другим, и третьим, но тем большей была бы разница между ним и сложившимися в Костиной голове категориями.
— Да почти наверняка, — засмеялся Юрий Петрович, — потому что я предлагаю вам билет сдать и лететь со мной. Лечу я один, а вы мне компанию составите, будет с кем поболтать. Ну, принимаете предложение? — он еще больше засмеялся, увидел Костино искреннее недоумение. — Не знаю, о чем вы сейчас думаете, но предлагаю подумать вот о чем. На своем жизненном пути мы проходим всего несколько таких окошек из тех, что эти милые люди, — он кивнул в сторону англичан, занятых своим разговором, — называют, как вам известно,
— Да, — сказал Костя, — спасибо, конечно, я полечу с вами.
Костя никогда не летал частным самолетом. О чем он и сказал Юрию Петровичу, располагаясь в белом кожаном кресле
— Да, — сказал Юрий Петрович в ответ на Костино признание, — звучит до крайности банально, но все, что бывает, бывает когда-то в первый раз. Ну хорошо, Константин, рассказывайте про себя. Я сказал вчера, что вы мне понравились, и сегодня подтверждаю это. Мне вообще мало кто нравится, но даже это не является поводом делить с незнакомым человеком столь интимное пространство, — без тени улыбки он сделал рукой движение, очерчивающее контуры салона. — Стало быть, у меня есть к вам некий интерес, пока еще точно не оформившийся. Так что чем больше и правдивее вы расскажете, тем легче мне будет его оформить или, наоборот, о нем забыть.
— Мои интересы и предпочтения при этом как-то учитываются? — Костя запил вопрос глотком сока.
— Учитываются, — последовал ответ, — непременно учитываются. Но на следующей итерации процесса. На этой итерации учитываются исключительно мои.
Костин рассказ, прерываемый редкими вопросами Юрия Петровича, занял собственно все три часа полета до Москвы. Университет,
— Я уже встречал таких, как вы. Наступает момент, когда понимаешь и видишь гораздо больше и дальше, чем твои иностранные начальники, и в этот момент надо уходить, иначе можно пересидеть и остаться навсегда. Такое я уже встречал. Так вы, получается, безработный?
— Получается, что так.
Стюардесса извиняющимся тоном попросила пристегнуться, поскольку самолет входит в зону турбулентности.
— И что же вы собираетесь делать? — спросил пристегнувшийся Юрий Петрович.
— Честно вам скажу — не имею ни малейшего понятия. Наверное, довольно странно это слышать от человека в моем возрасте, но я точно знаю, чего не хочу делать, и не представляю, чего хочу.
— И что же входит в список запрещенных профессий, кроме глобальных компаний?
— Не хочу заниматься политикой, не хочу быть чиновником, — заученно начал Костя перечислять, но Юрий Петрович остановил его.
— Попросту говоря, Костя, вы хотите сказать, что не готовы работать на государство.
— Можно, наверное, и так сказать, — Костя понимал, что вместе с самолетом входит в зону турбулентности, но как и самолету, ему необходимо продолжать движение к цели, хотя в отличие от самолета, цель эта была пока абсолютно неясна.
— И это потому, что под влиянием средств массовой информации вы убеждены, что работа на государство тождественна тому или иному виду коррупции.
— Да, — сказал Костя, — и не под влиянием СМИ, а из небольшого собственного опыта. Но не только из-за коррупции. Мне кажется, что нынешняя российская власть, к которой, так или иначе, и вы имеете отношение, Юрий Петрович, не имеет стратегии развития. Я имею в виду не декларативной, а реализуемой. То же самое, что с моим бывшим работодателем. Тогда в чем разница? Там хоть коррупции не было.
— Уж будто бы, — усмехнулся Юрий Петрович.