Неизбежность

Мы даже не выдерживаем графика движения, хотя комбат подстегивает нас, ротных. Неинтересно, скучно уходить от решающих событий. Пусть там и постреливают, а значит, могут и убить ненароком, но там делается настоящее. А охранная служба в тылу — простите, не совсем то, что соответствует боевому опыту Краснознаменной ордена Суворова Оршанской дивизии. Казалось бы, люди должны радоваться уходу с войны, но никто не радуется: все мрачны, недовольны. Я и сам, признаться, недоволен: уж закончить войну, так закончить с шиком-блеском, на высокой ноте, где-нибудь в Порт-Артуре! А тут уводят в тыл. Да к тому же, как просветил замполит Трушин, охранять предстоит вторые эшелоны фронтового штаба, а первые уже нацелились на последующий прыжок аж в Чанчунь. Я приветствую эти прыжки, по зачем именно пашу дивизию загонять на охрану в Вапемяо?

Замполит Трушин в силу своей осведомленности и по долгу службы внушает агитаторам, а те — всем грешным: нам поручено ответственное задание, нам выпала, если хотите, честь охранять мозг и сердце Забайкальского фронта; Федя очень нажимал на это — мозг и сердце, — и в конце концов мы не то что смирились со своей участью, по поняли: от нее не уйти, а коли так, надо получше выполнить положенное. Раз положено, делай, хочется или не хочется. Как сказал каспийский рыбак Логачеев, не хочется — захочется — перехочется. Он же удивил меня и другим — спел на привале:

Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою,
Счастъя-доли мне нет…

Песня была жалостная, популярная у блатных. Я вспомнил про бесстыжие татуировки у каспийского рыбака и как солдаты выспрашивали его, не блатняк ли он. Логачеев отнекивался вполне, кажется, искренне. Я верил, что наколки эти — по дурости.

Логачеев допел жалостно:

И умру я, умру я,
Похоронют меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя…

Когда был жив и исполнял свои танго Егорша Свиридов, Логачеев никогда не нел. Может, в этом была некая тактичность: не хотел мешать Свиридову, перебегать дорогу признанному исполнителю. Мои солдаты, точно, не лишены такта. Не раз, например, вспоминаю, как молчаливо, без расспросов встретили они Филиппа Головастикова, догнавшего эшелон после вояжа в Новосибирск, к неверной жене. Выслушали лишь то, что пожелал он сам высказать. И никаких комментариев. Нет, мои солдаты — славные хлопцы, я их недаром люблю.

Вчера на закате солнце осветило ротный строй сзади, и мне почудилось, что фигуры черные и четкие, как мишени. Чушь и бред — мишени, в них стреляют, а это же фигуры живых людей, правда, в живых тоже стреляют, по ведь мы удаляемся от войны.

Все знакомо по прежним, бессчетным маршам: течет пот, чавкает грязь, автомат колотит по горбу, ноет поясница, дрожат коленки, точит. мысль: не отстал лп кто? И тем не менее это какой-то особенный марш. Победный. Вроде мы с победой возвращаемся с войны. Вокруг говорят и пишут о капитуляции Квантунской армии, и ясно, что через несколько дней, через педелю, пусть через две японцы окончательно сложат оружие, и наступит День Победы над Японией. Вот тогда можно крикнуть «ура», пальнуть вверх ц ахнуть стаканчик! И за порогом того дня будет лежать уже бесповоротно мприая жизнь!

Во мне в такт шагам клокочут слова-рифмы, на привалах тянет записать их в блокнотик, по я гоню это желание. Тьфу, тьфу!

Сгинь, наваждение! Чтобы писать стихи — не про слепых котят и резвых щенят, а про Победу, павших героев и товарища Сталина, — нужен талант. Где он у меня? Как-то я прочитал остроту: талант — как деньги: или он есть, или его нет. У меня нет, а одного вдохновения мало. Не такой уж я глупый, зеленый и самонадеянный, чтобы не видеть: дурачок я для стихов. Не дурак — не надо грубостей, — а именно дурачок. Лучше записать в блокнотик некоторые свои мысли и наблюдения.

На дежурстве в траншее, зимней, заметенной, под Оршей. солдаты натирали снегом уши, чтобы не уснуть.

Я случайно не погиб под Оршей в нашем зимнем наступленнп сорок четвертого: такая была мясорубка. В нормальной жизни говорят по-другому: случайно погиб, — так редка смерть.

А здесь — случайно не погиб…

На войне как бывает? Сдаст солдат свое письмо-треугольник старшине, а через час убьют, и получается: послание как бы с того света.

В боях я не боюсь смерти, вернее, понимаю, что она может быть неизбежной, одного желаешь: чтоб без мучений, раз — и готово.

Какое же оно все-таки вкусное, просторечье! Вот, например, видальщина — обыкновенное событие, которое можно часто наблюдать. Или: огребки — остатки сена после укладки стогов. Или: погон — то же, что и погоня. Или: до новых веников, то есть нескоро.

В Китае и куры с петухами черные! А кора на черных березах лохматая — как лохмотья у нищих, которых здесь много.

"Чего пялишься?" — "Я визуально наблюдаю".

Я за исполнительность. Но при утрате меры она может перейти в угодничество.