Неизбежность

На машинах онп проехали в центр столицы, ко двору, обсаженному тополями. Слева во дворе был дом европейского типа, справа юрта. Чойбалсан сказал:

— Мы, кочевники, по старой памяти иногда проводим совещания в этой юрте. Но сегодня будем совещаться в русском доме, как мы его называем…

В "русском доме" вокруг застланного сукном стола расселись Малиновский, Плиев — на кителе отливала золотом Звезда Героя Советского Союза, — Чойбалсан, Цеденбал, Лхагвасурэн; перед каждым топографическая карта, раскрытый блокнот, карандаши.

Малиновский, не вставая, сказал:

— Позвольте, товарищи, доложить о том, как и когда войска выдвигаются к границе с Маньчжурией… По соображениям секретности записей вести не будем, — добавил он, откашлявшись и косясь на раскрытые блокноты и заточенные карандаши.

И покуда он откашливался, косился на стол, покуда удобнее усаживался на стуле и вертел головой — воротник кителя был тесноват, — именно в эти секунды в сознании окончательно выкристаллизовалась идея. Которая столько вынашивалась! Пустить впереди наступающих войск Забайкальского фронта не пехоту, как это бывало на Западе, а передовые подвижные отряды, в основе которых — танки, у него целая танковая армия. Не вводить ее в прорыв после пехоты, а сразу бросить вперед! Пренебрежение фронтовым опытом? Не пренебрежение — творческое использование с учетом местной специфики. Фронтовой опыт, в частности, учит: избегай шаблона. По данным разведки, на границе у японцев не сплошная оборона, а лишь войска прикрытия, главные же силы дислоцируются по ту сторону Хингана, следовательно, кто первым подойдет к хребту — мы или квантунцы, — тот и захватит горные проходы, не даст другому выйти на оперативный простор. Рискованно пускать танки, по существу, в отрыве от стрелковых дивизий? А что за война без риска? Но и взвешено все. Протаранить танками оборону приграничья, перевалить Большой Хинган и рвануться на Чанчунь, в глубь Маньчжурии!

Танковую лавину трудно будет остановить. В общем, эту идею он кладет в основу своего решения на наступление Забайкальского фронта и надеется: Ставка одобрит его. Но это — в свой черед.

Сейчас же — о сосредоточении советских и монгольских войск.

6

Мне снилось: я в нижней рубахе и кальсонах, чистых, наглаженных, и Трушин в таком же белье и все другие, кого не узнаю, — идем в исподнем, идем походным строем. Беззвучно, невесомо. Как будто бесплотные. И вне времени, вне пространства.

Потом, когда проснулся и с тяжелой, дурной головой зашагал во главе ротной колонны, не покидало неприятное ощущение, оставался какой-то неприятный осадок: неладное нечто, не сулящее добра нечто привиделось во сне. Еще в детстве мама растолковывала: еслн приснится, что ты в белом, — к болезни. Что ж, выходит, все они заболеют — Глушков, Трушин и прочие? И весьма странно, что приснилось: одетые в белоснежное исподнее, они идут в походном строю. Нехороший все-таки сон…

Но солнце пекло, но жара давила и гнула, но жажда душила — словно чьи-то горячие беспощадные пальцы стискивали горло, — и постепенно сон отходил, мерк, как бы заволакивался степным маревом. Голова была по-прежнему дурная, однако уже не с короткого, неосвежающего спанья, а от жары; мысли, хоть и вялые, тягучие, были уже далеки от приснившегося: что там нереальное чистехонькое, разглаженное бельишко, когда натуральное — вот оно, просолилось, провоняло потищем! Кажется отчего-то, что и солдатские слова солоны от пота, пахнут потом. Долетают обрывки разговоров:

— Земли тут бедные. Да и поливать чем? Воды нет. Бахчи не будет, виноградника не будет. — Это Геворк Погосян, садовод, виноградарь, житель благословенной Араратской долины.

Прав он, почвы не шибко богатые: то суглинок, то песок, и везде камни и камешки. Чуть ветер — мельчайшие из них поднимаются в воздух, летят вместе с желто-серой пылью. Береги глаза, это Глушков уяснил с первых часов пребывания на монгольской земле. Сам уяснил и солдатам вдалбливал. Окосеешь, как целиться будешь? Кстати, и оружие береги.

— Землица, скажем прямо, не то что у товарища лейтенанта на Дону. Или где-нибудь на Кубани. — Голос Толи Кулагина, тоже специалист по сельскому хозяйству, полевод, звепьевой, шишка на ровном месте. — Ее, землицу-то, удобрять надоть. Минеральными удобрениями, а также, извиняюсь, дерьмом. Гляньте, сколь в степях засохших коровьих блинов да конских яблок. Зазря удобрения пропадают…

— У нас в Сибири на сильном морозе бывает: лошадь только что выбросила из себя яблоки, так они сразу подскакивают. Как резиновые, как живые! С морозу! — Свиридов.

— Конского и коровьего дерьма везде очень много, Кулагин правильно говорит. Сколько б кизяка можно изготовить! Целую зиму топить, две зимы, три зимы топить! — Это Рахматуллаев Шараф.

Головастиков говорит:

— А какие землячки за кордопом? То есть в Китае?

Ответствует всезнайка Вадик Нестеров:

— Богатейшие! Плодороднейшие! Особенно в речных долинах…