— Теперь, когда вам известна цель нашей беседы, я хотел бы задать один вопрос: что вы предприняли утром 15 июня 1971 года, когда обнаружили, что Гаврил Андроник в госпиталь не вернулся?
— Во-первых, я не ушла домой. А когда поняла, что дело принимает неприятный оборот, доложила доктору Буклю, что допустила нарушение дисциплины. Он посоветовал мне позвонить домой больному. Было восемь часов утра, когда я позвонила. Мне ответила его жена.
— Вы не запомнили, о чем говорили с ней?
— Конечно запомнила. Такое разве забудешь? «Его нет в госпитале? — удивленно переспросила она. — Он ушел из дому около двух часов назад». Я подумала, что она меня разыгрывает, и упрекнула: мол, теперь из-за их легкомыслия меня накажут. Но постепенно ее тревога передалась и мне… В тот день мы говорили с ней по телефону еще раз пять.
— Она тоже искала его?
— Да. Вечером, когда Андроника нашли, она зашла в госпиталь.
— Она как-нибудь комментировала происшедшее?
— Нет. Но я помню, что случившееся ее ошеломило. А правда, она занималась шпионажем?
— К сожалению, правда. Я хотел бы кое-что уточнить. Где нашли Гаврила Андроника?
— На перекрестке улицы Феликса и бульвара Кузы есть ресторан «Фынтыника». Там он, видно, изрядно выпил, и официанты, решив, что имеют дело с пьяницей, выставили его на улицу.
— Значит, его подобрали на мостовой?
— Да. Он потерял сознание — у него начался приступ. Его подобрала «скорая» и отвезла в отделение неотложной помощи. Придя в себя, он рассказал, кто он такой, и врачи, связавшись с нами, все сразу выяснили. Потом его привезли к нам. Боже, что за вид у него был!
— Вы с ним как-нибудь объяснились?
— Он со слезами на глазах просил у меня прощения. И моих начальников он просил простить меня. Но о том, что случилось с ним дома и как он попал в «Фынтынику» в компании с пьянчужками, рассказывать не захотел.
— Может, до «Фынтыники» он побывал где-нибудь еще?
— Исключено. Его жена знала бы об этом. Нет, что-то произошло с ним дома. Его привезли к нам не только с обострением язвы, но и в состоянии тяжелой депрессии. Потом еще операция. А все потому, что я допустила нарушение установленного порядка!
— А с его женой вы встречались после этого?
— Как же я могла с ней встречаться? Меня наказали, понизили в должности, перевели в другое место. Я была так зла на себя, что даже не зашла к Андронику после операции.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло вечером в тот день, когда ваш бывший муж без разрешения врача покинул госпиталь и вернулся домой?
— Я ответила на все ваши вопросы, касающиеся военного шпионажа, к которому была причастна. Мне определили соответствующую меру наказания, и теперь я отбываю его. О своей личной жизни, в частности об интимных отношениях с Гаврилом Андроником, я не хочу говорить. И прошу вас ни на чем не настаивать.
— Флорика, вы были лучшей подругой Родики Трандафир…
— Считаю себя ею и теперь, хотя она совершила ошибку и находится в тюрьме. Ведь наступит день, когда она выйдет оттуда. И тогда ей придется заново искать свое место в обществе, не так ли?
— Не знаете ли вы, что произошло между вашей подругой и ее мужем в тот вечер, когда он убежал из госпиталя домой?
— Вы говорили, что беседовали с Родикой в тюрьме. Она вам ничего не рассказала?
— Она отказалась отвечать на мои вопросы.
— Жаль. В таком случае я ничем не могу помочь вам. И потом, вы уделяете слишком много внимания факту, который не имеет непосредственного отношения к вашему расследованию.
— В тот вечер, несомненно, между супругами что-то произошло. Что именно — я не знаю, но оно круто изменило их судьбу: Родика Трандафир оказалась замешанной в шпионаже, а Гаврил Андроник потом покончил с собой. Что касается меня, то я, подобно врачу судебно-медицинской экспертизы, пытаюсь быть полезным, выясняя причины трагической развязки.
— Я вас понимаю… но и меня прошу понять. Я хочу оказаться полезной своей подруге завтра. А для этого она должна доверять мне. Если же я расскажу, что произошло в их доме в ту ночь, я предам нашу дружбу. Я осуждаю Родику за то, что она совершила, но хочу помочь ей, когда она выйдет на свободу. Вы говорили с Ники Удиштяну, ее первым мужем?
— Нет… Он за границей, и неизвестно, когда вернется.
…Уголовное дело, разумеется, не трактат по психологии или социологии. В нем строго фиксируются факты, проблемы, вытекающие из действующих законов, которые потом выносятся на рассмотрение суда.
Военного прокурора, который вел дело о шпионаже «Фотопленка», не интересовали интимные отношения супругов Андроник. Но меня как писателя интересуют. Меня интересуют не только имеющиеся в деле документы, факты, неоспоримые доказательства, но и биографии подсудимых, их психика. Потому что потенциальный правонарушитель, прежде чем совершить антисоциальный поступок с тяжелыми последствиями как для общества, так и для него самого, живет не изолированно, а среди себе подобных. Он где-то работает. Где-то живет. У него есть друзья, враги, просто соседи. У него есть внутренняя жизнь, пусть даже примитивная. Внутреннее побуждение психического или биологического порядка под влиянием внешнего толчка может перевернуть судьбу, вывести ее на другую траекторию.
Мне во что бы то ни стало нужно выяснить, что произошло в ту ночь между супругами Андроник и почему они хранят молчание.