Когда мой взгляд встречается с ее, она неуверенно улыбается мне. Десятки эмоций обрушиваются на меня одновременно, каждая борется за место на выражении моего лица. Я выбираю знакомый, старый и верный гнев.
— Ты доехала сюда без происшествий? — спрашивает она.
Грэм отвечает, когда я игнорирую ее, пока мы идем по бетонной дорожке.
— Да, дорога оказалась легче, чем мы предполагали.
Улыбка мамы угасает, когда она смотрит на Грэма. Ее голова слегка наклоняется, но она быстро маскирует это.
Мама протягивает мне руку.
— Приятно познакомиться с тобой, Грэм. Спасибо, что помог Эве найти меня.
— Мне не пришлось бы этого делать, если бы ты никогда не исчезала, — бормочу я.
Мы стоим и смотрим друг на друга. Затем мама обхватывает меня руками и заключает в крепкие, удушающие объятия.
— Я так сильно скучала по тебе, малышка, — шепчет она мне в волосы.
Стряхиваю ее руку.
— Давай зайдем внутрь и покончим с этим.
Она отпускает меня и поправляет прическу — нервная привычка, которая у нее всегда была.
— Конечно. Заходите. Могу вам что-нибудь предложить? Вода, кофе? Если ты голодна, я могу приготовить бутерброды.
— Вода подойдет. Спасибо. — Говорит Грэм.
— Текила есть? Мне понадобится что-нибудь покрепче кофе, чтобы пережить этот день.
Мама приподнимает бровь.
— Но ты за рулем, а сейчас только полдень.
— Ты не в той ситуации, чтобы разыгрывать из себя осуждающую маму.
Она поднимает руки.
— Я не осуждаю. Тогда текила. — Она указывает на диван. — Сейчас вернусь с вашими напитками. Чувствуйте себя как дома.
Мой взгляд блуждает по интерьеру. Все просто, незамысловато, как будто она только что переехала и распаковала только самое необходимое. Кремовый диван с таким же креслом, скромный телевизор и деревянный журнальный столик украшают гостиную, а кухонный островок стоит в помещении, похожем на столовую, в нескольких футах от нее. Единственная фотография во всем пространстве — это наша с Эриком на пляже, когда мы были в нашем загородном доме в Хэмптоне.
Я беру рамку, и легкая улыбка трогает мои губы. В тот день Эрику так хотелось строить замки из песка.
— Такое чувство, что это было целую жизнь назад, — говорит мама у меня за спиной.
— Так и было. — Поворачиваюсь к ней лицом и беру стакан, который она мне протягивает. Я делаю три больших глотка и пересаживаюсь на диван.
Грэм благодарит ее за воду и садится рядом со мной. Он кладет руку мне на колено, безмолвно демонстрируя поддержку, и испытываю искушение накрыть его руку своей. Но я этого не делаю.
— Ты почти ничего не сказала по телефону, — начинает мама, опускаясь на диванчик. — Что заставило тебя решить найти меня?
Я делаю еще несколько глотков жидкого «куража» и ставлю стакан на кофейный столик.
— Я нашла предсмертные письма Эрика.
У мамы отвисает челюсть.
— О, Эва…
— Расскажи, что произошло.
— Ты не говорила об этом со своим отцом?
— Да, но хочу услышать твою версию.
Ее взгляд опускается на руки, сложенные на коленях.
— У Эрика были проблемы с азартными играми. Это всегда было по одной и той же схеме: он вляпывался по уши, задолжал кому-то денег, и твой отец вносил за него залог. Но в ту ночь он был непреклонен в том, что не внес за него залог. Мы хотели, чтобы Эрик отправился на реабилитацию. Сказали ему, что отдадим деньги при одном условии. — Она замолкает, качая головой. — Эрик отказался. Он хотел получить деньги, и точка.
— Почему я ничего об этом не знала? Мы с Эриком были очень близки. Нет никакого смысла в том, что он не рассказал мне о своей зависимости.
— Эрик не хотел, чтобы ты знала. Он не хотел тебя беспокоить. Так высоко ценил тебя, Эва.
Горячие слезы щиплют мои глаза, но я прогоняю их.
— Почему ты ушла?
Слеза скатывается по маминой щеке.
— Твой отец заставил меня уйти. Я никогда не хотела этого.
— То есть?
— Я хотела помочь Эрику. Несмотря на бесчисленное количество раз, когда мы помогали ему, не могла сказать ему «нет». Особенно после того, как он выглядел, когда эти люди добрались до него. — Ее взгляд перебегает с Грэма на меня. — Но твой отец не стал слушать. Потом, после смерти Эрика, я больше не могла смотреть на твоего отца. Не могла находиться рядом с ним без мурашек на коже. Я была в ярости, обвиняя его в смерти Эрика. — Наконец, сказала ему, что хочу рассказать тебе правду, что ты заслуживаешь знать, что произошло. Но он всунул мне документы о разводе. Он действовал за моей спиной и поселил меня в загородном доме. Дал мне пятьдесят тысяч долларов в качестве прощального подарка при условии, что буду вести себя как мышка. Он сказал, что если я не уйду, то оставит меня ни с чем.
Опять деньги имеют приоритет.
— Значит, ты предпочла деньги мне, — говорю я, скрещивая руки на груди.
Ее плечи опускаются.
— У меня не было работы. Если бы я не взяла деньги, куда бы пошла? Что бы сделала? Застряла. Не хотела тащить тебя за собой вниз.
— Деньги не имеют значения! — кричу я. — Мы были бы друг у друга! Мы бы докопались до правды! Ты знала об этом. Могла бы сделать что-нибудь, что угодно! Как ты могла допустить, чтобы это случилось с Эриком?
Мама закрывает лицо руками, всхлипывая.