Неизданные произведения культового автора середины XX века

Д. постучал пальцем по стеклу. Рыбки тут же подплыли. Они смотрели на Д. сквозь воду и сквозь стекло. Они радовались, что Д. наконец-то вернулся домой после долгого отсутствия. Они любили Д. И Д. любил их. И мог любоваться ими часами. Рыбки были похожи на прекрасных женщин в прекрасных платьях, на прекрасных длинноволосых русалок, на прекрасные цветы и ещё на что-то нежное и прекрасное. Рыбки были молчаливы, и это тоже очень нравилось Д. У них были имена, и Д. был уверен, что они на них отзываются. Одну из золотистых, ту, что была покрупнее, звали Амалией. Другую золотистую звали Сильфидой. Голубую с тёмным пятнышком на верхнем плавнике Д. назвал Поликсеной, а голубую без пятнышка именовал Харитой. Д. гордился своими рыбками, их изяществом, их благородством, их воспитанностью. Когда приходили гости, он подолгу и вдохновенно рассказывал о них, а гости наперебой восхищались и изумлялись. Д. был уверен, что у него были самые лучше, самые породистые, самые сообразительные и, несомненно, самые очаровательные вуалехвостки во всём городе, а может быть, и во всей стране, а может быть, даже и во всём мире. Рыбки украшали его жизнь, дарили ему минуты чистого и высокого эстетического наслаждения, утешали его в трудные дни и доставляли приятные, необременительные заботы. Некоторые трудности возникали только тогда, когда Д. ненадолго, по делам или на время летнего отдыха, покидал город. Тогда приходилось оставлять соседям ключи от квартиры, чтобы те могли кормить этих красоток и следить за состоянием их хрупкого здоровья. Лишь однажды вполне беспечальное бытие рыбок было омрачено драматическим событием. В отсутствие Д. в его квартиру проник соседский кот, животное, тоже не лишённое изящества, но, естественно, хищное и кровожадное. Завидя вуалехвосток, он тут же принялся их ловить, погружая в аквариум то одну, то другую лапу с выпущенными когтями. Пострадала, да и то чуть-чуть, только Сильфида. Кота вовремя схватили и удалили из жилища Д., прочитав ему при этом длинное, но, как видно, вполне бесполезное нравоучение.

Сообразив, что Д. не намерен их кормить, красавицы отплыли вглубь аквариума, пошевеливая своими восхитительными хвостами. «Нет, – подумал Д., – светопреставление – это абсурд. Надо выкинуть это из головы. Надо позабыть об этом».

Он подошёл к своему письменному столу. Здесь, за столом, он занимался своим любимым делом. Следы этих занятий были разложены на столе. Он стал рассматривать их и перебирать их руками. Он сложил их в стопочку, потом раскинул их веером и после снова разложил по всему столу.

Дело, которому предавался Д. в свободное от работы время, было невероятно трудным, чрезвычайно важным и бесконечно увлекательным. Это было дело его жизни, его услада, его мука, его надежда и его спасение. Это был его крест, его подвиг, его великая миссия. Это был тенистый, благоуханный оазис в безбрежной пустыне его смешного, никому не нужного и мало кем замечаемого одиночества. Здесь цвели причудливые цветы его воображения. Здесь были владения его гордого, надменного разума. Здесь было прибежище его застенчивой души. Плоды его деяний обещали быть прекрасными. Они могли бы многих порадовать. Они могли бы возвысить Д. над миром и обессмертить его.

Работа, которой Д. был вынужден жертвовать лучшие часы своих дней, была нудной, отвратительно однообразной и почти бессмысленной. Д. долго маялся. Он чувствовал, он знал, он верил, что способен на большее, на гораздо большее. И он отыскал для себя подходящее дело. Сначала оно потрясло его своим величием. Потом испугало своей сложностью. Начались сомнения: а стоит ли браться? А стоит ли время тратить? А стоит ли штаны просиживать? А стоит ли предстоящая игра дорогих, быстро сгорающих свеч? Сомнения длились. Сомнения казались непреодолимыми. Сомнения толпились вокруг Д. непрестанно. Но в один прекрасный день Д. стукнул кулаком по столу и сказал: «Начинаю!» И начал. И дело пошло, дело стало спориться, дело стало получаться, стало обретать зримые формы, осязаемую реальную плоть и определённые размеры. Дело было уже живым, тёплым. Оно дышало. У него появился свой особенный, терпкий запах, свой характер, свои повадки. Д. влюбился в своё дело без памяти и уже не мог без него обходиться. Он постоянно размышлял о своём деле. Он думал о нём на работе, на улице, в городском транспорте, в гостях, в музеях, на выставках, в театре и в кино. Ему хотелось сделать своё дело как можно лучше. Ему хотелось предельного совершенства. Он говорил себе:

«Дело надо делать как следует. В дело надо погружаться с головой. Делу следует отдаваться целиком. Ради дела надо всё бросить и всё позабыть. Делать – так делать. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Делу время – потехе час. Сделал дело – гуляй смело. Достойные дела украшают мужей».