Неизданные произведения культового автора середины XX века

Этот день, несомненно, был самым замечательным в жизни нашего Д. Что может быть лучше такого светлого, тёплого летнего дня, проведённого в обществе прелестной девушки, к которой ты изрядно неравнодушен, которая непрестанно и сладостно волнует тебя. Что может быть лучше ощущения этой близости, этой доступности обожаемого существа? Что может быть лучше этих случайных и неслучайных прикосновений ладоней, локтей, плеч и колен? Что может быть лучше этого томительного запаха, исходящего от любимой женщины, от её волос, от её одежды, от её тела? Что может быть лучше её голоса с совершенно неповторимыми, упоительными интонациями и её мелодичного смеха? И всё было бы совершенно чудесно, если бы время от времени не доносился до ушей Д. этот мрачный, беспощадный голос, вещавший о грядущем светопреставлении, и если бы Зизи оказалась «в форме», и если бы не вела она себя несколько странно. Впрочем, последнее, быть может, только чудилось, только казалось нервному и мнительному Д. Да, конечно же, это ему только чудилось. А как славно, что на Зиночкино плечо уселась бабочка, желая, видимо, сделать Зизи окончательно неотразимой, желая, видимо, чтобы сердце и без того влюблённого Д. всё целиком очутилось в её тонких пальчиках с перламутровыми острыми ноготками!

И теперь уже вроде бы не скажешь, что Д. одинок и несчастен, что только рыбки и таинственное его дело остались для него утешением. Скорее наоборот. Теперь можно сказать, что Д. почти счастлив. Что у него есть всё, что ему нужно, – и любимая Зиночка, и любимые рыбки, и любимое, великое его дело.

Эпизод десятый Слишком много народу

Д. шёл по улице. Шёл так, как обычно ходят по улице. Шёл по тротуару, придерживаясь правой стороны. Можно было бы, конечно, идти и по левой стороне, но тогда он то и дело натыкался бы на пешеходов, идущих навстречу, тоже придерживаясь правой стороны. Это было бы неприятно и ему, и встречным пешеходам. В первую очередь это раздражало бы спешащих пешеходов. Они старались бы увильнуть в сторону, они пытались бы обойти Д., они бросали бы на него неприязненные взгляды. Некоторые из них, вероятно, чертыхались бы, а кое-кто и матюгнул бы его сквозь зубы. Правда, в этом случае у Д. было бы то сладостное чувство, которое испытывает каждый гордый и сознающий своё достоинство человек, плывущий против течения и живущий наперекор злонамеренной и беспощадной судьбе. Но Д. не без основания полагал, что по большому счёту, в символическом, так сказать, смысле, он и так плывёт против течения, преодолевая огромные жизненные трудности, что трудностей этих ему и так хватает, и поэтому по тротуарам безо всякого фанфаронства и позёрства он скромно и благопристойно двигался, как и положено, придерживаясь правой стороны, никому не мешая, никого не раздражая и ни у кого не вызывая ярость. Д. шёл, глядя в спину впереди идущего гражданина и разглядывая хлястик на его пиджаке. Хлястик был обыкновеннейший, зауряднейший, можно сказать, пошлейший. Но Д. всё равно его разглядывал с интересом и размышлял о происхождении этой весьма распространённой детали одежды, как мужской, так и женской.