Как жаль, что Вы перехали в Москву. Я уверен, что этот молодой дирижёр доставил бы Вам много радости.
Напишите мне Борис Степанович, достали ли Вы себе квартиру и играете ли на скрипке.
О себе могу только сказать, что мои материальные дела хуже чем когда либо. Сентябрь прожил исключительно на продажу да и то с таким рассчётом, что два дня с едой, а один голодный, но надеюсь, что когда ни будь будет лучше. Если вы бываете в Детиздате, и если Вам не трудно, тоузнайте почему я не получил денег из Олейниковского журнала. Олейников говорит, что выписал мне 500 рублей, но я их не получил.
А ещё посоветуйте мне вот что: я перевёл Буша для Чижа. Чиж предложил мне издать это отдельной книжкой. А Шварц приехал из Москвы и передал мне, что Оболенская предлогает издать Буша в Москве. Думая, что в Москве больше гонорары и тиражи я отказался от предложения Чижа. Я послал с Олейниковым письмо Оболенской где пишу, что хотел бы издать Буша в Москве и прошу сообщить мне условия. По рассказу Олейникова Оболенская буд-то бы обиделась, что я спрашивал об условиях (?). Потом она посоветывалась с Введенским и как бы отказалась издавать моего Буша. Теперь же я получил от неё такую телеграмму: «Берём Ваш перевод Буша, условия 1.000 руб. до 100 строк. Телеграфьте согласны. Посылайте стихи. Оболенская».
Если бы мне предложили эти условия в Ленинграде, я нашёл бы их приличными, но для Москвы незнаю. Мне очень нужны деньги, но продешевить книжку не хочу. Вся книжка 200 строк. Может быть лучше требовать за неё аккордно? и сколько? Может быть то что предлогает Оболенская очень хорошо? А может быть очень плохо? и какой тираж? Борис Степанович, Вы лучше знаете это всё. Если у Вас есть лишние пять рублей, пошлите мне телеграмму. Уж очень я отстал от издательских дел.
Остаюсь Ваш
Даниил Хармс.
Ул. Маяковского 11 кв. 8.
Н. И. Колюбакиной*
<Ленинград>. 21 сентября 1933 г.
Дорогая Наташа,
спасибо за стихи Жемчужникова. Это именно Жемчужников, но отнюдь не Прутков. Даже, если они и подписаны Прутковым, то всё же не прутковские. И наоборот вещи Толстого вроде «Балет Комма» или «О том, дискать, как филосов остался без огурцов», чистые прутковские, хоть и подписано только Толстым.
Я показывал ногу д-ру Шапо. Он пробормотал несколько латинских фраз, но, судя по тому, что велел мне пить дрозжи, согласен с твоим мнением. Кстати дрозжей нигде нет.
Чтобы ответить стихотворением на стихотворение, посылаю тебе, вчера написанные, стихи. Правдо они ещё не законченны. Конец должен быть другим, но не смотря на это я считаю, что в них есть стройность и тот грустный тон, каким говорит человек о непонятном ему предназначении человека в мире. Повторяю, что стихи незакончены и даже нет ещё им названия.
Даниил Хармс
Четверг, 21 сентября, 1933 года. Петербург
Н. И. Колюбакиной*
Ленинград. 24 сентября 1933 г.
Дорогая Наташа,
ты прислала мне такое количество пивных дрожжей, будто я весь покрыт волдырями как птица перьями. Я не знал, что они существуют в таблетках и продаются в аптеках. Мне просто неловко, что об этом узнала ты, а не я сам, которому эти дрожжи нужны. Твоё издание Козьмы Пруткова (1899 года) – лучшее, хотя в нём многих вещей не хватает Вчера позвонил мне Маршак и просил, если я не занят и если у меня есть к тому охота, притти к нему. Я пошёл. В прихожей произошла сцена с обниманиями и поцелуями. Вполне были бы уместны слова: «мамочка моя!» Потом Маршак бегал вокруг меня, не давая мне даже сесть в кресло, рассказывал о Риме и Париже, жаловался на свою усталость. Маршак говорил о Риме очень хорошо. Потом перешёл разговор на Данта. Маршак научился уже говорить немного по итальянски и мы сидели до 3 ч. ночи и читали Данта, оба восторгаясь. Стихи, которые я хотел послать тебе, еще не окончены, потому хорошо, что я не послал их.
А Колпаков, это действительно я.
Спасибо Машенька за спички и махорку.
Даня
Воскресенье 24 сентября 1933 года.
Н. И. Колюбакиной*
<Детское Село (Пушкин?)>. Б. д.
Дорогая Наташа,
кофе я не смогу пить. А лучше я пройдусь ещё на часок в парк, чтобы воспользываться тем, что называют природой, или попросту «самим собой».
Д.
Т. А. Липавской*
<Ленинград>. 20 августа 1930 г.
Тамара Александровна, должен сказать Вам, что я всё понял. Довольно ломать дурака и писать глупые письма неизвесто кому. Вы думаете: он глуп. Он не поймет. Но Даниил Хармс не глуп. Он всё понимает. Меня матушка не проведёшь! Сам проведу. Ещё бы! Нашли дурака! Да дурак-то поумнее многих других, умных.
Не стану говорить таких слов, как издевательство, наглость и пр. и пр. Всё это только уклонит нас от прямой цели.
Нет, скажу прямо, что это чорт знает что!
Я всегда говорил, что в Вашем лице есть нечто преступное. Со мной спорили, не соглашались, но теперь пусть лучше попридержут язык за грибами или за зубами или кактам говорится!
Я прямо спрашиваю Вас: что это значит? Ага! вижу как Вы краснеете и жалкой ручонкой хотите отстранить от себя этот неумолимый призрак высокой справедливости.