Неизлечимый

- Хвать, братцы мои, а как есть передо мной на снегу два зайца сидят...

- То-то чудеса-то!..

- Божие произволение... господь-батюшка...

- Два?

- Как есть, братцы мои, два зайца, и сидят рядушком, не шелохнутся...

- Истинно божие, например, указание.

- Ты вот что рассуди, отчего они не шелохнутся-то, кто их держит-то, словно мне подает - "на, мол, Кузнецов, возьми их!", ты вот что раскуси!..

Многие вздохнули: так было ясно всем, что тут был бог.

- Ну, я их сгреб, конечно, - закончил рассказчик, когда всеобщее умиление несколько ослабло, - и сволок к исправнику, за полтинник... Ну, и перебился.

Немедленно со всех сторон послышалось желание подтвердить собственным опытом эту явную заботу провидения о бедном народе. Очевидно, со всяким был такой или подобный этому случай, но из массы начавшихся рассказоввсех заинтересовал один, в котором все были поражены очень трогательным окончанием. Уездный житель, с которым приключилось это трогательное событие, тоже, как и первый рассказчик, прежде жил "вокруг" купцов Пастуховых, а как пошли они на разладку, "стало ему так, что помирай!". Хотел он так-то раз топиться или давиться, хорошенько он этого не помнит, и сам не знает, зачем побежал к реке... И только было хотел бухнуть, вдруг что-то под ним заорало благим матом.

- Гляжу, братцы мои, гусь, зда-ар-раве-ен-ный-прездаравенный, дикий гусь!

Сдержанный гул приятного изумления пронесся между слушателями.

- Фунтов от восьми, братцы мои, - каким-то жирным басом продолжал рассказчик: - эдаким вот манером, чисто как окорок... Одно слово, верный целковый!.. Отдавил я ему ногу и крыло, глянул так-то, вижу, руб серебра, не меньше, господь мне послал.

- Восемь фунтов?.. Целковый смело!

- Дикий гусь завсегда руб.

- Цена известная!..

- И что же апосля этого случилось, братцы вы мои! - жалобно возгласил рассказчик и остановился. В публике почувствовалась ясно видимая тревога насчет этого рубля, посланного богом в виде гуся.

Все примолкли

- Поволок я его на базар, - жалобно продолжал рассказчик, - хоть бы те вот одна душа!.. Ходил-ходил, братцы мои, нет никого, да и шабаш!.. Я к исправнику, не взял... Я к лекарю - нет дома... Я туда, я сюда, хоть вот ложись да помирай то дома нет, то "не надо"... Что ж ты думаешь?

Последняя фраза была произнесена таким отрывистым тоном и с таким решительным ужасом в чертах лица рассказчика, что все просто онемели, ожидая страшной развязки

- Ведь так сам и съел гуся-то!

Загудела и зачмокала толпа, сожалея

- Так, братец ты мой, и слопал сам!

- Эко не поладилось как!

- Эх-ма-хма-хма!.. Рублик-то серебреца!..

- Так и сожрал!.. - подбавляя масла в огонь, прибавил рассказчик.

- Эх-хе-хе.

- Да жирный, пострел, какой - страсть! Так у меня все нутро и переворачивалось. Как гляну на него, не идет в горло, да и шабаш!..

- Эх-хе-хе-е!..

- Так вот все внутренности и перевертываются, как гляну... Вот какое дело... В самую коронацию было, как теперь помню, во какой, как поросенок!..

Словом, существование этого люда было, без всякого преувеличения, сказочное, фантастическое. "Как бог пошлет"

и "коли пошлет бог!" - вот что они по сущей справедливости могли объяснить в разгадку этого существования: вдруг забежит чуть не в сени волк, ну, убьют, сдерут шкуру: слава богу, это хорошо, господь посылает, а не забежит волк, или не наступишь случайно на гуся, или не наткнешься как-нибудь, купаясь, на щуку, не поймаешь ее рукой за жабру, не продашь тогда хоть ложись да помирай или так "кой-как"