Неизведанная территория

Хоть памятью назови ее, хоть нет

В процессе проверки этой идеи мы столкнулись с проблемой в стиле Эббингауза – забывание зависимо от того, какие идеи мы связываем с другими, что значительно затрудняет проведение точного эксперимента.

Представьте себе потопление океанского лайнера «Лузитания», после которого Америка вступила в Первую мировую войну. Через несколько десятилетий после трагедии она начинает забываться (как мы и предполагали), а затем ненадолго вспоминается перед Второй мировой войной – возможно, из-за беспокойства, что события, предшествовавшие первой войне, могут повториться еще раз. Память такого рода, связанная с эффектом ассоциации, представляет собой большую проблему – ее невозможно учесть и невозможно предсказать.

Не менее сложная проблема связана с тем, что со временем меняющиеся ассоциации заставляют людей вспоминать одни и те же события различным образом, используя разные слова. И вновь в пример можно привести мировые войны. Первая мировая война поначалу называлась «Великой войной», поскольку до определенного момента была самой кровопролитной войной в истории западной цивилизации. Однако после начала Второй мировой войны в конце 1930-х термин «Великая война» быстро исчез, а на его место пришел термин «Первая мировая война». И дело не в том, что люди перестали думать о «Великой войне». Эти события продолжали храниться глубоко в их коллективной памяти. Однако они начали думать о войне иначе, в более широком контексте обоих конфликтов, поэтому стали использовать другой язык. И вновь эффект такого рода было невозможно ни учесть, ни предсказать.

Для того чтобы эффективно измерить забывание, нам нужно было пройти по пути Эббингауза, то есть минимизировать эффект всех этих ассоциаций с помощью тщательно отобранного словаря.

Для этого мы решили протестировать коллективную память с помощью одних лишь чисел, соответствовавших годам, например 1816 и 1952. Определяя, насколько часто люди упоминают тот или иной год, мы можем почувствовать, в какой степени в их мышлении присутствуют события этого года. Ни один год не имеет каких-либо уникальных недостатков или внешних связей, делающих этот подход менее достоверным.

Но вы можете возразить – что, если фраза, из которой мы взяли число, звучит как «1876 устриц и бокал вина»? В этом случае число представляет собой отсылку к количеству заказанных устриц.

Судя по всему, это довольно малозначительная проблема. Прежде всего, было бы довольно странным заказывать 1876 устриц (особенно с одним только бокалом вина). Но что более важно, было бы крайне странно заказывать, просить или записывать данные о 1876 единицах чего-либо. Число 1876 возникает крайне редко – за исключением случаев, когда люди имеют в виду 1876 год[172]. Даже названия книг, вроде «1984» Джорджа Оруэлла, и фильмов, вроде «2001: Космическая Одиссея» Стэнли Кубрика, совершенно незначительно влияют на общее количество соответствующих чисел.

201 число, располагающееся между 1800 и 2000, может сыграть такую же роль в изучении коллективного забывания, какую сыграл придуманный Эббингаузом словарь для изучения индивидуального забывания. Чему могут научить нас эти цифры?

Кривая забывания

Позвольте рассказать вам историю про 1950 год.

На протяжении почти всей человеческой истории 1950 год никого не беспокоил. Это не было интересно в 1700 году, никто не думал о нем в 1800-м и не интересовался им в 1900-м. Та же апатия царила и в 20-е, 30-е и в начале 40-х годов XX века.

Однако после этого началась какая-то мания – люди поняли, что 1950 год настанет и что в нем вполне может произойти что-нибудь значительное.

При этом ничто не интересовало людей, живших в 1950 году, так же сильно, как сам этот год.

Внезапно он превратился в какое-то наваждение. Казалось, что люди просто не могут перестать говорить о том, что произойдет в 1950 году, что они планируют в нем сделать и от чего избавиться.

По сути, 1950 год оказался настолько увлекательным, что в течение нескольких последующих лет люди никак не могли остановиться. Они продолжали говорить о множестве потрясающих вещей, случившихся в 1950 году, и в 1952, и в 1952, и в 1953. Наконец в 1954 году кто-то – возможно, любитель всего нового и модного – вдруг проснулся и понял, что 1950 год уже как-то устарел.

И в этот момент пузырь взорвался.

Несмотря на всю свою трагичность, история 1950-х совсем не уникальна. Она вполне соответствует истории каждого года, по которому мы проводили исследование, – парень встречает год X, влюбляется в год X, потом бросает год X ради новой подружки и затем вспоминает о годе X все меньше и меньше.

Подобные истории с одним и тем же процессом можно создать для каждого года. Описанная нами история любви и утраты заметна на каждом из графиков, однако в этом нет ничего удивительного. Более неожиданными оказываются другие свойства этих графиков.