Неизведанные гати судьбы (СИ)

— Я могу взять фотографию, чтобы показать её нашему командиру роты и начальнику штаба?

— Только с возвратом, товарищ командир. Если политрук её уничтожит, можете смело его расстрелять, как скрытого троцкиста, замышляющего недоброе против товарища Сталина.

— Лихо вы завернули. Кстати, Тарусов, как правильно звучит ваше имя и отчество? А то, у писаря Курочкина почерк очень трудно разобрать. Только он в своих записях разобраться может.

— Яр Яросветич. Моего отца Яросветом зовут. Он сейчас тоже в армии, и где-то с германцами воюет.

— А в армию вас почему так долго не брали?

— Не знаю, товарищ командир, наверное из-за моего знания шести иностранных языков. Я на военных сборах случайно услышал, что меня для помощи разведчикам придерживали, потому-то в какой-то спецсписок внесли. Ведь я же таёжный охотник, а значит бесшумно смогу пройти там, где другие не смогут.

— Так, Тарусов. Слушайте мой приказ, про знание иностранных языков и про то, что вы у нас таёжный охотник, никому не говорить! Поняли меня, товарищ старший сержант?

— Так точно, товарищ командир.

— Вот же блин горелый, он ещё и по старорежимному отвечает. Один чёрт, хрен я вас теперь кому-то отдам, Тарусов. Вместе воевать будем. Вы мне честно скажите, воевать уже приходилось?

— Только с бандитами. Мы налёты крупных банд на наше таёжное поселение отражали. Так что за меня можете не переживать, товарищ командир. Для меня, что враг пришедший на нашу землю, что кабан в лесу, одинаковая цель.

— Так. Всем бойцам слушать меня внимательно. Вы нашего разговора не слышали. И хорошо запомните, от старшего сержанта ваши жизни зависят, так что слушайтесь его как родного отца.

Через час командир нашего взвода вернул мне фотографию и сообщил, что произошедшее ЧП дошло до командира полка, и тот приказал политруку даже не приближаться к нашему взводу.

Спустя несколько дней, нам выдали патроны и сухие пайки, после чего, наш полк отправили на фронт.

Первый бой, лично мне, ничем особо не запомнился. Мы сидели в окопах и отражали атаки немцев. За весь день мы отразили шесть атак. Третий взвод умудрился подбить четыре немецких бронетранспортёра. Бойцы немного пообвыклись и уже к вечеру не кланялись каждой свистящей рядом пуле. Можно сказать, что нашему взводу в первом бою очень повезло, ни одного убитого, и всего трое легкораненых.

Зато второй взвод нашей роты понёс большие потери. Как мы потом узнали, там немецкий снайпер тяжело ранил командира взвода, лейтенанта Горяченко. После его ранения и отправки в медсанбат, командование на себя взял политрук, отстранив от ентого дела командира первого отделения. Хотя сержант должен был принять на себя командование согласно устава. Политрук поднял бойцов в атаку, отправив их на германские пулемёты, но толку не добился, лишь погубил половину второго взвода. Когда политрук вновь стал подымать оставшихся бойцов в атаку, то пуля немецкого снайпера нашла голову дурака.

Командир нашей роты матерился как сапожник, и сказал всем младшим командирам, что если бы не немцы, то он сам бы расстрелял политрука перед строем, за его бессмысленную атаку.

Несколько дней немцы ходили в атаку, но так и не смогли прорвать нашу оборону. Не знаю что за германская часть стояла перед нами, но артиллерии и танков у немцев не было, а четыре бронетранспортёра наш третий взвод уничтожил ещё в первый день боя.

Чтобы бойцы моего отделения не расслаблялись, я приказал им, в перерывах между боями выкопать в лесу землянки, в пятидесяти саженях позади наших окопов. Когда лейтенант Светлов спросил, куда я посылаю своих бойцов, то я ему рассказал и пояснил, что в случае авианалёта, мои бойцы там переждут бомбёжку, а потом вернутся в окопы. Услышав мои объяснения, командир приказал всему первому взводу копать укрытия в лесу на случай бомбёжки. Глядя на наш первый взвод и другие взвода занялись тем же самым.

Видать немцам надоело так воевать, и они вызвали свою авиацию. Бомбили наши позиции, можно сказать, с утра до вечера, с перерывом на обед. Вот только никого в наших окопах не было. Погиб от немецкой бомбёжки всего один человек. Им оказался наш взводный, лейтенант Светлов. Как оказалось, он вылез из своей землянки по большой нужде, и когда сидел в кустах ему в голову прилетел осколок от авиабомбы. Мы его потом похоронили с почестями в одной из воронок.

Уже вечером меня вызвал к себе наш командир роты, и приказал принимать командование первым взводом, так как среди командиров отделений, я самый старший по званию. Ротный писарь Курочкин тут же всё вписал в мои документы, с указанием номера приказа командира роты.

На следующий день, мы отбили ещё две атаки немцев. Когда всё затихло, ротный вызвал меня к себе и спросил, есть ли у меня во взводе разведчики? Я ответил, что и сам если надо могу сходить на разведку. Ротный удивлённо посмотрел на меня, а затем подумал и сказал мне, чтобы я взял в разведку всё своё отделение.