В пункте 2 приказа Троцкого ясно говориться, что такие законы существовать могут, и приказ № 1824 служит тому доказательством.
«Существует ли такой закон, — спрашивают Гуляй-Польские революционеры в том же документе, — по которому революционер имел бы право применять самые суровые меры наказания к той революционной массе, за которую он борется, и за то, что народная масса без разрешения взяла то хорошее — свободу и равенство, — что революционер обещал?»[210]
Тот же второй пункт отвечает на это утвердительно: все крестьянское и рабочее население заранее объявляется виновным в измене, если осмелится участвовать в своем собственном свободном съезде.
«Следует ли по закону революции расстреливать делегата за то, что он стоит за проведение в жизнь данного ему наказа избравшей его революционной массы?»[211]
Приказ Троцкого (пункты 3 и 4) гласит, что не только делегаты, исполняющие свой мандат, но и те, кто даже не приступил к его исполнению, должны быть арестованы и преданы смерти. Напомним, что «представить в военно-революционный трибунал» означало «расстрелять». И многие молодые революционные крестьяне: Костин, Полунин, Добролюбов и другие, были отданы под армейский трибунал и расстреляны по обвинению в
Могут сказать, что, обращаясь с вопросами к Дыбенко, повстанцы предвидели приказ Троцкого № 1824. Что ж, они проявили большую проницательность.
Разумеется, Троцкий считал Махно лично ответственным за все, что происходило в Гуляй-Поле.
Он даже не потрудился понять, что съезд созывался не «генеральным штабом бригады Махно», не «Гуляй-Польским Исполкомом», а совершенно независимым от них органом — Военно-революционным Советом района.
Показательный факт: в своем приказе № 1824 Троцкий уже объявляет «предателями» махновских руководителей, которые, как он пишет, «неизменно отступают» перед белыми. Он «забывает», что сам приказал прекратить снабжение «бригады Махно»
Такова была «тактика». Она же послужила сигналом. Несколько дней спустя Троцкий и коммунистическая печать начали всячески муссировать тему «оголения фронта» перед войсками Деникина. А за приказом № 1824 последовали другие, в которых Троцкий требовал от Красной Армии и советских властей всеми средствами уничтожить «Махновщину», вырвать ее с корнем. Более того, он отдавал тайные приказы любой ценой захватить Махно, членов его штаба и даже мирных анархистов, которые занимались в движении чисто просветительской работой. Всех их предписывалось предать суду военного совета и расстрелять.
Однако Троцкий знал, что фронт против Деникина существовал исключительно благодаря усилиям и самопожертвованию крестьян-повстанцев. Фронт этот возник в особенно важный момент восстания — когда район был окончательно освобожден от всякой власти. Он протянулся на юго-востоке, подобно отважному стражу завоеванной свободы. Более шести месяцев революционные повстанцы стойко преграждали путь самым мощным атакам монархической контрреволюции. Тысячи их отдали за это свои жизни. Повстанцы свободного района всеми силами готовы были до конца защищать свою свободу.
Да, Троцкий знал это. Но ему необходимо было формальное оправдание начатой кампании против революционного народа Украины. И с чудовищным цинизмом, невероятной наглостью и лицемерием он позволил прорвать этот фронт, лишив повстанцев оружия и снаряжения, не дав им организоваться, чтобы затем обвинить их в предательстве революции и отступлении перед войсками Деникина.
(Позднее, в Испании в 1936–1939 годах, «коммунисты» использовали те же самые «тактику» и методы. Мне хорошо известен один пример. Под Теруэлем «коммунистическая» бригада удерживала фронт против Франко по соседству с бригадой анархистов численностью приблизительно 1500 человек. Чтобы погубить последних, «коммунисты» умышленно тайно покинули свои позиции под покровом ночи. На следующее утро фашисты заняли оголенный участок фронта и окружили анархистскую бригаду. Их полутора тысяч только пятистам удалось спастись, пролагая себе путь гранатами и револьверами. Оставшаяся тысяча бойцов была уничтожена. После этого «коммунисты» обвинили анархистов в предательстве и отступлении перед Франко.)
Четвертый районный съезд, назначенный на 15 июня, не смог состояться. К этому времени в районе уже орудовали большевики и деникинцы.