Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

Порою мне кажется, что отношение русских к власти ближе всего к «стокгольмскому синдрому». Этот термин приписывают криминалисту и психиатру Нильсу Биджероту, исследовавшему захват заложников в Стокгольме двумя уголовниками в 1973 году. Пять дней они удерживали одного мужчину и трех женщин в отделении банка, угрожая им смертью. При освобождении заложники попытались помешать полицейским, а затем, уже после суда, стали ходатайствовать об их амнистии, навещали в тюрьме. Одна из женщин, по слухам, даже обручилась с похитителем, другая основала фонд поддержки заключенных. У всех наблюдалось разрушение прежних социальных связей – с родными, близкими, друзьями. Психологи считают, что речь идет о защитном механизме, помогающем человеку пережить экзистенциальную ситуацию. Сильный шок побуждал жертвы сочувствовать насильнику, оправдывать его, даже перенимать его идеи и пропагандировать их как прогрессивные и спасительные. Правда, для формирования «стокгольмского синдрома» существенны не только угрозы жизни, но и проявление насильником хотя бы «малой доброты» по отношению к жертве – то, что в России обычно называют «политикой кнута и пряника». Один из заложников, Свен Сафстром, признавался: «Похититель хорошо к нам относился, мы думали о нем, как о боге».

В роскошном томе «Творчество народов СССР» 1937 года издания читаем:

По-иному светит нам
Солнце на земле:
Знать, оно у Сталина
Побыло в Кремле…

Не вмещает стольких вод

Ширь Днепра сама,
Сколько есть у Сталина
Светлого ума.

В небе столько звездочек

Нету в синеве,
Сколько дум у Сталина
В светлой голове.

Как вкруг дуба молоди

Не видать конца,
Так и мы вкруг Сталина —
Дети вкруг отца.

Эта книга вышла в разгар большого террора. С августа 1937 года по ноябрь 1938 года было репрессировано 1 575 259 человек, из них расстреляно 681 692 человека. Характерно, что за главным приказом НКВД о большом терроре от 30 июля 1937 года под номером 00447 не стояло никаких оперативных разработок по выявлению врагов советской власти. Указ устанавливал цифры подлежащих репрессиям произвольно, вероятно, с целью погрузить страну в ужас, экзистенциональное состояние всеобщего страха: разнарядка на расстрел была определена в 75 950, в лагеря должны были отправиться 193 000 человек. Эти цифры были механически разложены по регионам. Правда, регионы потом будут требовать увеличения «лимитов». И их будут увеличивать.

На этом фоне в декабре 1937 года, проходят выборы в Верховный Совет СССР. Формально Россия получает парламент, избранный всеобщим, равным и прямым голосованием. В 1938 году он начнет свои заседания, тогда же учреждено звание Героя Социалистического Труда. На экраны выходит музыкальная комедия «Волга-Волга». Любовь Орлова, наряженная в ситец, поет:

Много песен над Волгой звенело,
Да напев был у песен не тот:
Прежде песни тоска наша пела,
А теперь наша радость поет.
Разорвали мы серые тучи,
Над страною весна расцвела,
И, как Волга, рекою могучей
Наша вольная жизнь потекла!

Существование «стокгольмского синдрома» известно ученым давно. Об этом, например, писала еще дочь основателя психоанализа Анна Фрейд в 1936 году. Феномен обожания грубого насилия многократно исследовался на примерах сексуального рабства и архаичных семейно-бытовых отношений, которые, очевидно, господствовали и в России с древних времен. Вот что пишет один из самых сдержанных иностранцев, побывавший в Московии первой четверти XVI века, Сигизмунд Герберштейн: «Есть в Москве один немецкий кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Прожив некоторое время с мужем, она как-то раз ласково обратилась к нему со следующими словами: «Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?» Муж ответил: «Да я сильно люблю тебя». – «Но у меня нет еще, – говорит жена, – знаков любви». Муж стал расспрашивать, каких знаков ей надобно, на что жена отвечала: «Ты ни разу меня не ударил». – «Побои, – ответил муж, – разумеется, не казались мне знаками любви, но в этом отношении я не отстану». Таким образом, немного спустя он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги». Может, эту историю стоит отнести к длинному списку клеветнических измышлений о России, – например, тот же Олеарий отказывался в нее верить, – но как быть с русской народной поговоркой, дожившей до наших дней «Бьет – значит, любит»?