Неизвестная сказка Андерсена

– Не стой на пути, старик, – зашипела, угрожая, оружие подняла, чтоб, значит, прямо в лоб целиться. – Ты и так натворил достаточно.

Пожалуй, на этом бы месте ей монолог зачитать проникновенно или же, напротив, молча всадить пулю. Эстер не сделала ни того ни другого. Легкое движение плеч, и плащ падает на пол, туда же летит и шляпа.

– Так где он? Я не стану в него стрелять, не здесь.

Фрол Савельич не больно-то ей поверил.

– Нету его. Уехал.

– Куда? – ни тени гнева на бледном лице, сожаление разве, но и то вялое, словно примороженное. – Отвечай, старик. И не лги.

Возможно, ее удалось бы обмануть, направить по ложному следу, куда-нибудь в заснеженный лес, где сказочными разбойниками обретаются люди охранки. Возможно, она утомилась бы в погоне и отступила или даже позабыла, очарованная новой идеей – не только Герде попадать в ловушки безвременья – и золотом чужой короны. Возможно… вариаций было неисчислимое количество. Но Фрол Савельич не учел одного – Филеньки.

Гордый и глупый Кай не желал прятаться. Он вышел к ней и даже поклон изобразил, хотя из-за слабости телесной тот вышел весьма комичным.

– Тут я.

– Не стоило мне лгать, – Эстер не выстрелила – ударила, ловко, без замаха, без предупреждения, рассекая рукоятью револьвера скулу.

– Прекрати!

– Стоять!

Крик старухи, вдруг оборвавшийся. Удар. Жестким о мягкое, точно о мешок. Сапоги-сапоги-сапоги в белом, давленном снегу. Лужицы по доскам, по коврам, слабый блеск ваксы и лужицы уже черные. Не на обувку смотреть бы, но на людей, которых в комнате вдруг стало много.

Тесно. Запах чеснока и лука, перегара и свежего вина с дразнящим виноградным ароматцем. Кровь по щеке ползет, за воротник халата, матушка расстроится, коль увидит. Хорошо что матушка на деревне, не застала этакого.

А в затылок, зарываясь железным носом в складочки плоти, револьвер тычется. Холодно.

– Эстер, прекрати. Пожалуйста. Он ни при чем, – это Филенька. Не понимает еще, что «при чем» или «ни при чем» значения не имеют. Виноват ли, безвинен, а все одно – свидетель.

На месте убивать не стали. Позволили одеться и кровь вытереть. Эстер свой платочек подала, с монограммою и кружевцами на кайме, и жадно, мигом очнувшись от ледяного сна, наблюдала, как белая ткань красным пропитывается.

Филеньку выводили под руки, не заломив, но держа крепко, так, что ни вздохнуть, ни дернуться. Видать, усвоили товарищи-революционеры урок.