Неизвестная война

Еще хорошо, что Кругликов слышал мою фамилию по донесениям особиста из дивизии, знает, что выполнял особое задание Центрального аппарата в Архангельске, сидел в каторжной тюрьме, откуда бежал с группой товарищей, но не более. Кому этот Аксенов должен докладывать о прибытии, что именно, он не знал, да и не интересовался. Опять-таки, по сообщению подчиненного, слышал, что Аксенову велено пока находиться в распоряжении комиссара бригады, пока не придет приказ из Москвы, вот и все. Ну, а отчего приказ до сих пор не пришел, он тоже не знает, не докладывали.

— А повторить сообщение можно? — спросил я.

— Конечно можно, — великодушно сообщил начальник отдела. — Напишите мне текст или просто скажите. Мы каждый вечер в Центр донесения шлем — что и где случилось. Вот заодно и ваше отправим.

— Москва. ВЧК. Особый отдел. От Аксенова, — подумав, решил сократить сообщение. — Шишка в Вологде.

— Шишка? — слегка удивился Кругликов, а потом до него дошло. — С юмором наш начальник.

Не нужно быть особистом, чтобы сопоставить Кедрова и шишку.

— Еще с каким, — усмехнулся я, вспоминая пароли, придуманные Михаилом Сергеевичем по ассоциации с его фамилией: ливанский кедр — «финикийский корабль», кипрский — «Афродита», и еще парочка разновидностей. Есть еще кедр гималайский, но по нему отчего-то начальник ничего не придумал. А мог бы, что-нибудь такое — раджа, пик, склон. Нет уж, не стоит усложнять. И мне голову ломать лишний раз не хочется.

Когда посылал сообщение через комиссара, свой псевдоним использовать не стал. Может, зря?

— Шифрограммы отправим через два часа. Если хотите, посидите, может и ответ сразу получим. Кстати, чаю хотите? У меня настоящий, даже сахар где-то оставался.

Как отказаться от настоящего чая?

Я пил чай, кивал каким-то рассказам начальника отдела и размышлял. В принципе, все могло быть. Товарищ Муравин получил сообщение из Пинеги, большого значения не придал — фамилия ему ни о чем не говорила, а шифр я использовать не имел права (не знаю, почему, но раз Кедров так приказал, значит так и должно быть), собрался отправить попозже, немного зашился, а потом и вовсе забыл. Не стоит искать злого умысла там, где имеет место обычный бардак. Впрочем, это не самое страшное.

— Да, а можно узнать — мои донесения из Архангельска исправно передавали? — поинтересовался я.

— Сейчас узнаю, — кивнул Кругликов.

В нарушении инструкции о недопустимости оставлять в кабинете посторонних, начальник особого отдела вышел и отсутствовал минут пять. Вернувшись, кивнул:

— Телеграфист говорит — помнит про товарища из Архангельска, все передавал по мере поступления, раз в неделю в среднем, у него даже все ваши бумажки с цифрами сохранились. Говорит, поначалу решил, что кто-то математику по телеграфу решил учить, потом догадался, что шифровки, — хохотнул Кругликов. Посерьезнев, сказал: — Я ж до Вологды в Смоленске служил, там разведчики, кто по Польше работал, католическую библию пытались использовать — замучились.

Еще бы не замучились. Я, как вспомню, как шифровал «несогласие наших купцов при покупке морских зверей», с «рассуждениями сената Архангельского», а «убогие житницы» и «отпускаемый за море хлеб», до сих пор вздрагиваю. В следующий раз (тьфу-тьфу), что-нибудь другое попробую. Может, словарь какой взять или путеводитель?

Да, чуть не пропустил мимом ушей. Кругликов из Смоленска? А ведь у меня там есть знакомые.

— Вы, товарищ, в Смоленске не у Игоря ли Васильевича служили? — улыбнулся я.

— У него, — кивнул Кругликов. — А ты, товарищ Аксенов, откуда Игоря Васильевича знаешь?

— Да мы с ним в декабре восемнадцатого мятеж вместе подавляли в Череповецкой губернии. Классный дядька, хотя подчиненным у него не хотел бы быть.

— Это точно, — горячо закивал Кругликов. — Человек неплохой, начальник хороший, но зануда страшная! Если что не так — шкуру с тебя снимет, чучело сделает. Его у нас и боялись до одури, и уважали страшно. А что за мятеж он подавлял? Чего Смирнов в Череповецкой губернии потерял?

— Неужели не рассказывал? — удивился я. — Еще в восемнадцатом, первого декабря мятеж случился, а никаких сил под рукой не оказалось. Так туда из Ярославля, из Петрограда отправляли. И нас выдернули, прямо с Лубянки. По приказу Дзержинского всех в кучу собрали и отправили. Игорь Васильевич ведь всех нас спас, и меня в том числе. По нам шрапнелью шандарахнули, я там очередную контузию получил, он меня в чувство привел, а потом нас в атаку повел.

— Ну и ну, — покачал головой Кругликов. — Не хвастался. Помню, что в декабре товарищ Смирнов на заседание коллегии ВЧК приезжал, собирал нас потом на совещании, а про подавление мятежа ни слова не сказал.

Игорь Васильевич мог не рассказывать подчиненным о своем участии в подавлении Шекснинского мятежа из скромности. Дескать — съездили, мужиков постреляли, чем тут хвастаться? Но, вполне возможно, что ему не хотелось признаться в том, как его, высокопоставленного сотрудника, выдернули ночью с кровати, дали винтовку и отправили воевать, словно простого бойца. Ладно, будем считать, что из скромности.