Неизвестная война

Ишь, а я-то думал, что этот жест — щелчок по горлу, намекающий, что неплохо бы выпить, изобретение недавнее, а вот, оказывается, в девятнадцатом году оно уже есть. Еще меня смущал этот самый «глоточек». Какая-то фляжка безразмерная получалась. По моим прикидкам, содержимое должно было закончиться еще на прошлом привале. Уж очень мужики основательные «глоточки» делали.

— Серафим, а ты кроме, фляжки сколько еще самогонки с собой взял? — поинтересовался я, посмотрев в глаза нашему «краснознаменцу». Тот пытался сделать невинное личико, выпучив честные глазки, но потом хмуро выдавил:

— Две бутылки.

— А если честно? Я ведь сейчас искать начну. Если найду — разобью.

— Э, парень, ты чего это? — всполошился дядька Паня. — Чегой-то разобью? Ты эти бутылки клал? Если не клал, так не тебе и бить.

— А вот так просто пойду и разобью, — пообещал я.

— Ладно, всего четыре. Моих три, да у дядьки Пани одна, — «раскололся» Серафим. — Володька, ну не будь ты таким занудой. Ты нас с Паней хоть раз пьяными видел?

— Если бы видел, так давно бы расколотил, — хмыкнул я. — Мне просто интересно стало — сколько вы пузырей в сани засунули, подпольщики хреновы.

— Чего засунули? — в один голос спросили и возница, и матрос.

Тьфу ты, опять я малость опередил события, занеся в прошлое термин, появившийся так, в девяностые годы. Нет, в восьмидесятые.

— Ну, пузырь, фанфурик, бутылек, — начал выкручиваться я, заодно пожалев, что вообще начал доставать мужиков из-за такой ерунды.

Ведь и на самом-то деле ни Серафим, ни Паня еще ни разу не перебрали меры. Если вечером, да по чуть-чуть, то ничего страшного. Это уж я, как товарищ Дзержинский, стал чересчур придираться. Артузов мне говорил как-то, что Феликс Эдмундович на дух не переносит ни пьяных, ни тех, кто с похмелья. Впрочем, здесь я с Дзержинским согласен. Пьяный, а даже и просто выпивший чекист, опасен для общества.

— Ладно, замяли, — сделал я шаг к примирению. — Сколько у вас осталось?

— Одна, — грустно сообщил Серафим. — До Архангельска точно не хватит.

— Хрен с вами, половину добейте, а вторую на опосля, — вздохнул я, слегка досадуя на себя, что проморгал «контрабанду».

Когда Серафим и дядька Паня исполнили приказ, возница начал рассказывать:

— Спрашиваете — зачем жестокость, для чего, мол, руки-ноги отрезать, глаза выкалывать или в землю живьем закапывать? Так все просто. Делают так, чтобы красные испугались и больше к их деревням не совались. И не просто так мучают, а по мирскому сходу. Решение выносят — мол, так и так, решено этих красноармейцев в проруби утопить или топорами забить, а мир эту бумагу подписывает.

— Типа круговая порука? — заинтересовался я.

— Типа-типа, — закивал уже опьяневший дядька. — Блюдечко ставят, по блюдечку подписи идут, по кругу, чтобы виноватыми были все, а зачинщиков не найти.

Вот так вот, Фуэнте овехуна[9] российского разлива. Если виноваты все, то не виновен никто. Правда, никто не сказал, что нельзя просто «назначить» виновных или наказать каждого десятого, скажем.

С утра наш возничий преподнес нам плохую новость.

— Мы скоро из леса выедем, там дорога широкая, а на ней болкпост с пулеметом.

— Чего-чего? — вытаращился Серафим. — Что за болкпост?

— Может, блокпост? — заинтересовался и я, слегка удивившись и самому слову, которое не должно бы здесь быть, и блокпосту. А ведь правильно. Нафига перекрывать лес, если можно перекрыть более важное место?

— А хрен его знает — может, и блокпост, — не стал спорить дядька. — Его еще хасеи поставили. Дура такая здоровая — сарай высоченный, с балконом, а по нему мешки с песком, пулемет.

Новость и на самом деле хреновая.

— А чего раньше не сказал? — спросил Серафим.

— Какая разница, когда сказать? Вон, сейчас и сказал. Еще не поздно обратно вернуться.

— А солдат сколько? — поинтересовался я.

— Когда сколько, — пожал дядька плечами. — Когда пять, а как-то раз десять. Они могут просто сани проверить, а могут и очередь дать, если пьяные. Так чего, обратно возвращаться станем или как?

Я только махнул рукой, и сани покатились дальше. Выехав на широкую дорогу, лошадка пошла веселее.

— Что делать станем? — поинтересовался Серафим. — Может, я прямо сейчас спрыгну, обойду и гранатами закидаю?

— Не выйдет, — покачал я головой. — Если это блокпост, ты гранату туда не закинешь. Видел такие. И пушки у нас с собой нет.

Не стал уточнять, что видел английские блокпосты лишь в книгах про Интервенцию, но только сейчас о том вспомнил. Бывает. Раскинув мозгами, сказал:

— Значит, расклад такой…

Солдаты, дежурившие на блокпосту, должны услышать пьяные песни издалека. Веселые дядька Паня и Серафим, «прикончившие» оставшийся самогон, и я, трезвый, как сволочь, распевали:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны.

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны.