— Никто меня не обворовывал. В Токио на одной из площадей было полно всевозможных прорицателей, и я подошла к одному из них. Остальные окружили нас с переводчицей из любопытства. Эти ясновидцы за 3 доллара, разглядывая линии ладоней или черты лица, готовы предсказать то, что будет с вами завтра, с удивительной убедительностью до мельчайших подробностей. Я решила попытать счастья забавы ради. Разглядывая мою ладонь, ясновидец говорил так быстро, что переводчица не успевала за ним. Нагадал, что я израсходую кучу денег в таком-то супермаркете, куплю такое-то белье японской фирмы, что в обед выпью два стакана сока и на ночь еще два, что потеряю ценную для меня небольшую вещицу, что ждет меня встреча с друзьями, которые будут мне не совсем приятны, и что меня обязательно обворуют, если я, по-нашему говоря, раскрою варежку. Ничего этого не случилось. «Если вам вернуться к тому прорицателю, — говорила мне переводчица, — сказать, что все, что он наговорил, — неправда, то ясновидец так же убежденно объяснит, почему так произошло».
Прическу я действительно поменяла, истратив 43 доллара в парикмахерском салоне и потеряв в очереди уйму времени. Дороговато, но что поделаешь, красота стоит жертв. Надо признать: и стрижку, и укладку сделали великолепно, как и остальные процедуры.
С церемонией чаепития я познакомилась в Киото. «Вы не должны приглашать на чай больше пяти друзей, — напутствовал старый японец, усаживая меня на соломенную циновку „татами“ около очага, в котором тлели раскаленные угли с нависшим над ними бронзовым чайником. — Иначе трудно испытать радость пребывания вместе с дорогими сердцу людьми». В наступившем молчании все присутствующие «созерцали и размышляли», прислушиваясь к бульканью кипящей воды. Затем хозяин дома взял бамбуковый половник и разлил кипяток по чашкам. Смысл процедуры чаепития заключается в том, чтобы в минуты тишины и молчания прислушаться к голосу ветра или насладиться чем-то красивым, скажем, орнаментом чайного прибора или букетом цветов.
Вообще Японию я вспоминаю всегда с какой-то непонятной грустью. Сама не знаю почему. Годы спустя после этой встречи с певицей я нашел у Достоевского строки: «…Истинно великие люди… должны ощущать на свете великую грусть». Но тогда при общении с Зыкиной, я этого высказывания не знал, а если бы знал, определенно напомнил бы ей о нем.
В беседе Зыкина умолчала об одном забавном штрихе, запомнившемся ей тоже. В отеле они с переводчицей — Зыкина пригласила ее на чашку чая — подошли к портье, чтобы взять ключи от номера. Около стойки мальчонка лет 8–9 жевал яблоко. И вдруг, неожиданно для окружавших, извлек из недр своего тела довольно громко всем известный звук, подпортив воздух. Портье что-то ему сказал (это был его сынишка, как оказалось). Зыкина спрашивает у переводчицы: «Он отругал маленького пердуна?». «Нет, — ответила она. — Он сказал ему: „Будь здоров!“».
В 1988 году Зыкина привезла из Японии комплект для вышивания. В него входил набор тканей, ниток различного цвета, иголок, цветные пейзажи Японии на тонком картоне, а также инструкцию, как вышивать. Ткань натягивалась на деревянную раму, как холст на подрамник, и, подбирая нужные цвета, можно было вышить той самый пейзаж, что изображен на картоне. (Я однажды видел у нее дома на Котельнической набережной, как она аккуратно накладывала стежок за стежком, чередуя цвет ниток и глядя на картинку). Размеры подрамника были разные, и когда работа заканчивалась, подрамник облачался в раму. Довольно симпатичные для глаза произведения искусства. По-моему, часть из них она раздарила.