Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант

— Проявляй стремление и волю.

— Что такое воля?

— Воля — это мускулы духа.

— Как быстрей пройти путь?

— Не бойся продвигаться медленно, бойся стоять на месте.

— Как избежать ошибок?

— Ошибочно лишь прекращение усилий.

— Как достигнуть совершенства?

— Совершенствуй себя, и все, что ты будешь делать, будет совершенно.

На гастролях в Баку в 1997 году один из журналистов спросил: «Людмила Георгиевна, как вы считаете, с чего начать жизненный путь?». «С чего начать? Я вас отсылаю к Святославу Рериху. Он любил говорить: „Посей действие — пожнешь привычку. Посей привычку — пожнешь характер. Посей характер — пожнешь судьбу“».

В июне 2001 года Зыкина на «Поезде памяти» вместе с известными мастерами искусства Софией Ротару, Тамарой Гвердцители, Михаилом Ульяновым, Александрой Пахмутовой и другими отправилась в Брест для участия в мероприятиях, посвященных 60-летию начала Великой Отечественной войны. На пресс-конференции корреспондент газеты «Брестский курьер» спросил: «Людмила Георгиевна, у всех в жизни бывают ошибки. Как их избежать?». «Ошибочно лишь прекращение усилий, — отвечала певица. — Усилие должно хотя бы оправдывать действие, и оно есть и будет необходимым условием нравственного совершенствования. Если бы человек не ошибался, он сделал бы меньше. Ошибаться пристало человеку. Самые великие умы и те делают великие ошибки».

Надо заметить, что и Моисеев пользовался таким приемом, когда беседовал с журналистами, цитируя рериховские высказывания.

* * *

В 1997 году исполнилось 70 лет Ростроповичу. Зыкина, хорошо знавшая виолончелиста, решила его поздравить и стала искать номер телефона в записной книжке. «Людмила Георгиевна, — говорю, — Ростроповича в Москве нет. Он справляет юбилей в Париже». «Непонятно, — удивилась она, — почему он его отмечает во Франции, а не в России, взрастившей, воспитавшей его, сделавшей великим музыкантом, укатил в Париж, словно столицу Франции вот-вот закроют и он не успеет принять все положенные почести».

Спустя несколько дней позвала меня: Звонил главный редактор издательства «Новости», просил написать книгу воспоминаний. Может, напишем? Я не посмел отказать, и мы приступили к работе. В планируемом ряду персонажей книги оказался и Ростропович. «Может, не стоит о нем писать? — усомнился я. — Вот в Париж помчался. Что ему Родина? Сколько было шумихи вокруг его имени все эти годы. В поступках артиста больше, мне кажется, политики, чем стремления к демократии и свободе». «Но музыкант он великий, такого больше в мире нет», — сказала Зыкина.

После споров быть или не быть виолончелисту в книге пришли к решению, что быть. Предлагаю читателям отрывки из воспоминаний Зыкиной о Ростроповиче.

— Впервые я услышала Ростроповича в 1960 году на одном из концертов в Большом зале консерватории. На сцену не вышел, а выбежал увалень в безупречно пошитом черном фраке, с живым лицом, с округлым подбородком боксера-тяжеловеса, умными, проницательными глазами сквозь поблескивающие стекла очков. Увалень стремительно уселся на стул, расправил фалды фрака, мельком глянул на Геннадия Рождественского, дирижировавшего оркестром, и я услышала мелодию его, как сказал поэт, «астрального смычка». Цикл виолончельных произведений был исполнен великолепно, пришлись мне по душе и сделанные музыкантом обработки для виолончели пьес И. Стравинского, пьесы в народном стиле Р. Шумана, сочинений Л. Бетховена, музыки Ю. Левитина… Спустя годы я узнала, что Ростропович играет практически все, что создано для виолончели.

Были ли у него неудачи? История умалчивает. Но все же в самом начале пути случались. Лет тридцать назад мы — Ростропович, Щедрин и я — возвращались домой поездом из Нижнего Новгорода, где выступали с концертами. Музыкант тогда уже приобрел широкую известность, и все его хвалили.

— Слав, вот ты такой-сякой образцово-талантливый. Неужели у тебя не было никаких просчетов, ошибок, все шло так гладко, скоро?

— Ну как же, всякое бывало. В 19 лет мне досталось «на орехи» от «Вечерней Москвы» за исполнение сюиты Баха. Не сумел передать глубокую жизненность баховских мыслей. Упрекала меня газета и за невыразительное исполнение концерта Сергея Прокофьева. Пятилетки качества тогда еще в природе не существовало, однако написали, что «качество исполнения оставляет желать лучшего». Так что было, все было.

— Было редко, — вмешался Щедрин. — Его все больше обзывали. То гением, то чемпионом мира по виолончели, то феноменом и даже чертом.

— Дьяволом, — поправил виолончелист Родиона. — Говард Таумбмэн в «Нью-Йорк таймс» написал: «Ростропович играл, как дьявол». (Делаю маленькое отступление. В начале моих гастролей в Токио — Ростропович только что улетел, закончив тур в Японии, — на моей пресс-конференции журналисты вспоминали русского «колосса виолончели». Один из них, коверкающий русские слова, восторгался больше всех: «О! Ростропович! Америка, русский музыканта супер серт!». «Что за „серт“?» — не могла я взять в толк. И только в отеле вспомнила: Так ведь это «черт», «дьявол» — японец имел в виду именно это высказывание нью-йоркской газеты).