Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант

Она не понимала, например, почему возят куриные окорочка из-за океана, «словно мы сами без рук сидим, как инвалиды, и нам, немощным, помогают из США, как в Великую Отечественную войну. Да мы этих кур, говорила певица, можем столько развести, что завалим ими всю страну. Помнишь Борю Штоколова, как он возмущался, что в стране не было лука?». В 1980 году Зыкина пела в Ленинграде и в один из свободных от концертов вечеров, пригласив меня, решила навестить известного певца народного артиста СССР Б. Т. Штоколова, раздобыв где-то для подарка банку башкирского меда, получив в ответ от артиста связку отличных сушеных белых грибов. В стране действительно был неурожай лука, и Штоколов, выпив «рюмку чая», гремел басом на всю квартиру: «Люся, как это получается, что у нас на Руси нет лука?! Да, твою мать, можно этим луком завалить не только магазины, а и Спасскую башню вместе со звездой! В такой огромной стране и нет лука?! Понимаю, где-то он не уродился, а где-то просто раздолбай вовремя урожая не собрали. Надо только к делу руки приложить, а не чесать перед и зад, спрашивая поминутно самого себя, какая погода будет завтра».

Увидела по телевидению, как повсюду сносят памятники Ленину:

— В Германии памятники Карлу Марксу даже берегут. И надпись: «выдающийся экономист, ученый, философ» никто не замазывает краской или еще чем-то. У нас же не помнят, откуда мы родом. Если нет толку исправить ошибки прошлого, давай глумиться над памятью, тут большого ума не надо.

Услышала из уст Джорджа Буша, что Ленин — «беглый юрист».

— Тоже мне, гений выискался, — говорила в сердцах. — Сидел бы на своем ранчо и меньше пил. И не говорил того, чего не следует.

О Сталине у нее было двойственное впечатление.

— Я хорошо помню, — вспоминала Зыкина, — март 1953 года, когда не стало Сталина. Несколько дней страна была в трауре. Люди, словно онемев от горя, ушли в себя. День погребения, когда по всей Москве ревели заводские и фабричные гудки, казался концом света. Толпы двигались мимо гроба с робким, настороженным чувством, испытывая растерянность и испуг, словно перед неминуемой катастрофой. Многие рыдали, убиваясь по потухшему светилу. Приехавшая из деревни дальняя родственница бабушки рассказывала о том, как ее мужа отправили за лагерную колючую проволоку без суда и следствия. На возгласы секретаря партячейки, призывавшего на собрании колхозников «ответить на смерть товарища Кирова, убитого предателями и наймитами, высоким урожаем зерновых», он не к месту обронил: «А как товарищ Киров в гробу узнает о нашем урожае?». На другой день односельчане его уже не видели. Отец, прошедший горнило войны, рассказывал, как шли навстречу фашистским танковым армадам плохо вооруженные солдаты. «Уверяю, — говорил он, — что не будь сталинского вандализма в армии в канун войны, не были бы человеческие жертвы столь велики, а территориальные потери столь позорны и унизительны!».

Однако при встречах, коих было не счесть за ее жизнь, с ветеранами Великой Отечественной войны певица часто получала совершенно иную информацию о толковании деятельности «вождя народов». По их мнению, гений Сталина во время войны не подлежал сомнению, что это был великий человек, мудрый государственный деятель, выдающийся политик, спасший страну и Европу от фашизма. И когда я поведал певице о мнении Черчилля, которого никак нельзя отнести к большим друзьям нашей страны, о Сталине, считавшего, что «большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавлял гений и непоколебимый полководец», что Сталин был, по мнению премьер-министра Великобритании, «выдающейся личностью», Зыкина почему-то согласилась и не стала опровергать суть моих слов. «Когда Сталин входил в зал Ялтинской конференции, все вставали, — продолжал я, — и держали руки по швам, в том числе и Черчилль». «Так и должно быть, — соглашалась Зыкина. — Сталин — фигура мирового значения».

Десятилетия наблюдая за жизнью и творчеством Зыкиной, ее встречами с видными государственными деятелями, политиками, военачальниками, мне всегда казалось, что все взлеты и падения, муки и радости нашей страны она воспринимала как свои, сугубо личные. Возможно, так было на самом деле, потому что она не могла иначе.

Глава VIII

Портрет. — На концерте «рок-музыкантов». — Об эстраде. — Сомнения певицы. — Двойник. — Баянисты и Черномырдин. — Сюрприз в Ташкенте. — Совет Моисеева. — Наряды. — Меломан из Воронежа. — Пожар в Мельбурне

На одной из встреч Зыкиной с Е. Фурцевой министр культуры предложила ей:

— Почему бы вам, Люда, не заказать портрет. У нас много художников-портретистов, и любой из них мог бы запечатлеть вашу внешность… Подумайте.

— На моих рекламных фотографиях моя внешность меня вполне устраивает, — ответила певица.

— Ну смотрите, смотрите. Вам виднее.