Неизвестное путешествие Синдбада

И тут тигр, близко подойдя к затрепетавшему Синдбаду, вперил в него красные глаза. Синдбад протянул ладонь и вообразил на ней маленького комарика. Тигр вновь превратился в дым, заклубившийся с пронзительным свистом. Затем дым стал стремительно сжиматься и вскоре его сгусток сделался крохотным, свист уже походил на писк, мгновение — и на ладонь Синдбада опустился комар. Глаза Синдбада загорелись от радости, он взмахнул другой ладонью и что было силы треснул ею по комару. Но — о ужас! — разжав ладони, он убедился, что коварному джинну ничего не сделалось, комар пищит, и этот писк очень походит на смех…

Синдбад облился холодным потом, закрыл глаза и, застонав, без сил опустился на ковер. Чья-то нога, обутая в сафьяновую туфлю, грубо ударила его по голове. Синдбад поднял глаза и увидел перед собой джинна Зумдада ибн Джалиджиса, принявшего облик самого Синдбада. Глаза джинна налились кровью, он весь трясся от гнева.

— О коварнейший из смертных! — проревел, обретя дар речи, ибн Джалиджис. — Даже та мучительная смерть, которую я приготовил для тебя, является слишком легким наказанием за твою наглую выходку! Ты задумал погубить меня, могущественнейшего из джиинов, словно я какая-то букашка, которую можно просто так взять и прихлопнуть ладонью, оставив от нее мокрое пятно! Ты будешь убит, но мучения твои будут долгими, очень долгими…

И двойник Синдбада, задумчиво насупив брови и заложив назад руки, заходил по комнате. Десятки самых разнообразных смертей приходили на ум мстительному джинну, но он отвергал их одну за другой, считая их слишком легкими для такого преступника, как Синдбад. Настоящий же хозяин дома лежал у стены, совершенно оцепенев от ужаса. Мысли его смешались, пересохшие губы не могли даже пошевелиться.

— А! — завопил вдруг джинн, осененный неожиданно пришедшей мыслью. — Стоило мне столько времени ломать голову, когда самая мучительная казнь для тебя, Синдбад, лежит у меня под ногами. — И с этими словами он поднял золотой сосуд, откуда его извлек Синдбад. — Вот здесь, в этой темнице, не видя солнечного света и света звезд, не слыша людских голосов, в вечном мраке и безмолвии ты будешь томиться неисчислимое количество лет.

Он выкрикнул заклинание, вскинув в сторону Синдбада руку, и Синдбад начал уменьшаться в размерах, пока не превратился в человечка ростом с палец.

— Ты не будешь нуждаться в воздухе, в еде и питье, — продолжал творить колдовство безжалостный джинн, — болезни не тронут тебя, и жить в этом кувшине ты будешь вечно, вечно, вечно… — и Синдбад почувствовал, как его против воли влечет к горлышку золотого сосуда, которое неожиданно стало таким большим, что он мог пролезть в него. Вместе с сосудом многократно увеличилась комната, a eгo зловещий двойник сделался настоящим великаном. Джинн хохотал, глядя, как коротышка Синдбад вползает в горлышко. Миг — и сосуд оказался закупоренным пробкой. Еще один миг — и сосуд, взлетев, упал в руки джинну. Он вышел с ним на балкон, под усыпанное звездами ночное небо. Внизу раскинулась панорама спящего Багдада, его сверкающие под звездами белые купола и тонкие, как иглы, минареты…

Джинн поднял сосуд над головой, выкрикнул заклинание и сосуд вдруг взвился в воздух и со скоростью пушечного ядра понесся над городом. Вслед ему летели колдовские слова ибн Джалиджиса, и скорость летящего сосуда с каждой минутой увеличивалась. Сотни городов, рек и гор пронеслись под ним. Сосуд поднялся над необозримым океаном и рухнул в самую его середину, камнем пойдя на дно. А лже-Синдбад затанцевал на балконе, засмеялся и захлопал в ладоши, призывая слуг.

— А ну-ка, несите сюда из кухни все, что там есть съестного, — приказал он. — Ваш хозяин проголодался до того, что готов проглотить целого быка!

Слуги забегали по лестницам, внося в комнату все, что осталось от вечернего ужина и что было приготовлено назавтра. Джинн набросился на еду с жадностью, и к ужасу и изумлению повара Касима за четверть часа умял большого, зажаренного целиком барана со всеми его внутренностями и костями. Блинчики, лепешки, фрукты, рис джинн поглощал стремительно, слуги едва успевали ставить перед ним все новые и новые блюда.

— О хозяин, — пролепетал вконец опешивший повар, — в доме не осталось больше ничего съестного…

Джинн подошел к окну и окинул недовольным взглядом двор.

— А это что? — спросил он, показывая на привязанного у сарая бычка. — Разве это не съестное?

— Прикажете освежевать, хозяин? — с низким поклоном спросил повар. — Бычок будет приготовлен к завтрашнему утру…

Лже-Синдбад, не ответив, вынул из-за пояса нож и спустился во двор. Одним взмахом он вспорол бычку живот и тут же отхватил громадный кус дымящегося кровавого мяса. Удовлетворенно урча, он затолкал его себе в глотку. Туда же последовали и другие куски, на которые он разрезал убитое животное. Хасим, Ахмед и Мустафа присели в отдалении на корточки и с ужасом, раскрыв рты, наблюдали за его трапезой.

— Что вытаращились? — заорал джинн и запустил в них здоровенной костью. — А ну, прочь отсюда, бездельники!