Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?

Для равнинных территорий Северного Кавказа земельные вопросы всегда были болезненными, что связано с их довольно поздней колонизацией. И хотя первые русские крепости, а за ними и казачьи станицы появляются здесь в XVI веке, долгое время колонизаторы живут под постоянной угрозой горских набегов. Массовое перемещение крестьян из перенаселенных черноземных губерний на юг России началось лишь с XVIII века.

Каждое село обычно захватывало землю без отмежевания, выбирая в качестве своих границ естественные преграды. Однако вскоре возникли и земельные проблемы. Они были связаны с размежеванием казачьих (полковых) и мужичьих наделов. Появилась чересполосица, приводившая даже к столкновениям. Стали образовываться и помещичьи хозяйства, но их было мало. Поселения разрастались и за счет индивидуальных переселенцев, в том числе беглых, которые шли вслед за теми, кто прибыл сюда по вызову.

Средний надел составлял 15 десятин (1 десятина = 1,09 га), некоторые доходили до 30, а казаки требовали себе до 100 десятин на душу.

Право на землю имели только первые поселенцы, а всякий пришедший потом считался бесправным. В результате переселенцы, решившие обосноваться на юге уже после первого разделения земли, встречались там враждебно, хотя по решению общины им все-таки могли выделить землю. Такие «опоздавшие» поселенцы получили название «иногородних», не имеющих прав на землю. К 1904 году в Ставропольской губернии иногородних было столько же, сколько казаков, т. е. 1,2 млн. человек (Памятная книжка 1919:38). Борьба казаков с иногородними часто принимала ожесточенный характер от отдельных ходатайств казаков с просьбой выслать иногородних до столкновений и убийств.

Этот исторический экскурс необходим для того, чтобы стали понятны современные земельные отношения в этих южных равнинных краях. Ставрополье – это второй в нашей практике район после Подмосковья и других пригородов крупных городов, где существует явный дефицит земли и где она имеет большую ценность в сознании простых людей (см. раздел 2.2). Особенно это касается наиболее плодородных черноземов западных и центральных районов. Отношение к земельным паям здесь иное, чем во многих других районах России.

В современных условиях зерновые в южных районах – самая выгодная культура. Зерновыми занимаются и фермеры. Но для этого нужно много земли, а земельные доли, которые получают фермеры в собственность, небольшие – 6-10 га. Они могут получить землю в аренду у районной администрации из фонда перераспределения, но порой встречают сопротивление чиновников. Поэтому фермеры часто собирают земельные доли односельчан, уговорив их выйти их колхоза и отдать им земли в аренду. Чтобы привлечь к себе земельные паи, фермеры дают за аренду каждого пая около 3 т зерна (а это по ценам 2003 года было более га тыс. руб.), масло, сахар и т. п. Колхозы также вынуждены платить за паи, иначе все люди разбегутся к фермерам, но платят колхозы меньше. В результате фермеры зачастую побеждают в этой конкуренции, земли колхозов сжимаются, хотя и сейчас коллективные предприятия остаются главными землевладельцами юга.

Ставропольское колхозное лобби активно борется с фермерством. Например, в 2003 году активно обсуждался региональный закон, запрещающий организацию фермерского предприятия при наличии участка в собственности менее 300 га. При небольших земельных долях пайщиков это заведомо предполагает объединение фермеров и коллективную форму организации, что для них довольно сложно.

В результате при распашке около 80 % территории возникает дефицит сельскохозяйственных земель, и между крупными предприятиями и фермерами начинается настоящая земельная конкуренция. А выигрывают от этого владельцы земельных паев, т. е. местные жители, сдающие свои земли в аренду предприятиям и фермерам – за зерно.

Впрочем, эту конкуренцию не всегда можно назвать «честной». Например, в 2003 году в Ставрополье руководители коллективных предприятий требовали от населения заключения договоров на аренду земельных паев на га лет, а не на год, как было прежде, и только после этого выдавали арендную плату. Это поставило многих пайщиков, которые обещали осенью отдать свои земли ближайшим фермерам, в трудное положение: заключишь договор с колхозом, уже га лет своим паем не сможешь распоряжаться (а фермер на пай дает больше зерна, чем колхоз), не заключишь, отдашь пай фермеру – ничего не получишь за текущий год.

Существуют конфликты и между фермерами и населением. В тех претензиях, которые люди высказывают по отношению к фермерам, помимо заурядного неприятия тех, кто действует не как все, содержится и рациональное зерно. Однако виноваты в этом не фермеры, а чиновники, и проблемы эти часто не связаны с дефицитом земель. Приведем типичный пример конфликта между фермерами и их односельчанами, с которым мы сталкивались неоднократно. Рядом с селом или поодаль часто остаются неиспользуемые земли, на которых население обычно выпасает скот. Чаще они принадлежат сельской администрации, но бывает, что и предприятию. Они не используются так давно, что все уже и забыли, кому они принадлежат, и считают их ничейными. И вдруг колхоз (со злым умыслом или без) отдает эти земли в качестве его земельной доли новому фермеру. Фермер их распахивает и тем самым лишает население привычных пастбищ, что, естественно, вызывает «народный гнев». Такие конфликты возможны не только на юге, но практически в любом регионе России. Во многих селах нам жаловались на то, что фермеры распахали пастбища и теперь приходится далеко гонять скот, жаловались на фермеров, не понимая, что виноваты в этом не они, а колхозное начальство. Еще хуже для населения, когда подобные «ничейные» земли, много лет использовавшиеся под пастбища, администрация или колхоз продают под коттеджную застройку, что часто бывает на берегах живописных рек и в пригородах.

Проблемы землепользования обострились в связи с приходом на равнины Северного Кавказа инвесторов (см. раздел 2.2). Возможность быстрого оборота средств при минимальных затратах и высокой прибыли делает зерно весьма привлекательным не только для традиционных сельскохозяйственных производителей, но и для многих сторонних организаций (промышленных, строительных и т. п.). При этом к зерновому хозяйству обращаются как гиганты (например, «Газпром»), так и небольшие частные фирмы. В их поле зрения, естественно, попадают не убыточные предприятия, расположенные обычно на худших землях, а вполне работоспособные. Способов обанкротить любое предприятие множество, в том числе и путем предоставления натуральных или денежных кредитов, в которых сельскохозяйственные производители особенно остро нуждаются весной и часто не способны отдать их в срок осенью. В результате все действующие активы и техника переходят к новому «инвестору», а владельцам земельных долей ничего не остается, как передать их новому хозяину.

Выгодность вложений в сельское хозяйство районов с благоприятными природными условиями обусловила приход туда и крупных промышленных холдингов. Самый мощный агрохолдинг – у «Газпрома»: он купил уже 76 агропредприятий в основном в южных районах площадью полмиллиона гектаров. «Стойленская Нива» возникла на базе Стойленского горно-обогатительного комбината в Белгородской области. Еще в 1980-х годах он помимо добычи руды завел у себя для диверсификации прибыли швейное и пищевое производство. А в 1990-х годах стал формировать и собственную агроресурсную базу, скупая предприятия не только в Белгородской, но и в Воронежской, Курской, Тамбовской областях.

Для сельского хозяйства юга и для его населения это может иметь двоякие последствия. Те фирмы, что приходят надолго, как правило, помимо агропредприятий покупают элеваторы, налаживают переработку зерна и т. п. Они заинтересованы в стабильной урожайности и вкладывают деньги в улучшение истощенных при минимуме удобрений в 1990-е годы земель. Более мелкие фирмы-однодневки, заинтересованные в получении сиюминутной прибыли, ограничиваются расширением площадей зерновых без соблюдения элементарных севооборотов, что приводит к дальнейшему истощению земли. Но и те и другие сокращают число занятых на предприятии и стараются поменять его организационную форму так, чтобы ограничить возможности населения распоряжаться земельными долями, лишая его тем самым важного источника получения средств существования. Крупные агрохолдинги часто вместо земли предлагают работникам акции предприятия, по которым в некоторых случаях владельцы получают дивиденды. Так что сама по себе потеря права распоряжения землей еще не означает для населения катастрофы. Они как были много лет при социализме наемными работниками, так и остались. Другое дело, что в новых условиях не работает старый лозунг «Все вокруг колхозное, все вокруг мое». У полей частных фирм можно встретить вооруженных охранников с собаками (рис. 5.6.1 и 5.6.2), на них уже не выпасешь корову и с них ничего не унесешь домой.

Ценность южных земель, активность фермеров и нашествие инвесторов – все это способствует противодействию местных администраций купле-продаже земель. Этот конфликт предпринимателей и местных администраций помимо заботы о развитии региона имеет и еще одну подоплеку: привыкшие «рулить» в сельском хозяйстве, региональные власти не хотят выпускать из рук прибыльные отрасли. Рынка сельскохозяйственных земель ни в Краснодарском крае, ни в Ставрополье, скорее всего, не будет, так как краевые Думы в ответ на федеральный закон, разрешающий с 2003 года куплю-продажу земель сельскохозяйственного назначения, объявили мораторий на их продажу на 49 лет.

Таким образом, земельный пай на юге превращается в капитал местных жителей, необходимый им для выживания. Люди это прекрасно понимают – в отличие от многих других районов, где пайщики не знают, зачем им дали бумажку на право владения землей и что с ней делать. Однако права на земельные доли имеют далеко не все жители села, а только те, кто в момент перераспределения земель – в начале 1990-х годов – работал в колхозе. В то же время многие старожилы, те, кто работал в других местах, выехал ненадолго, был в армии и т. п., паев лишены, а значит, лишены и значительных дополнительных доходов, в чем они видят большую несправедливость (см. раздел 2.2). На Северном Кавказе все это сильно напоминает начало XX века. Такая ситуация – настоящая мина замедленного действия, весьма опасная.