Неизвестные байки старого Петербурга

Проснулся служитель Фемиды самостоятельно, чувствуя себя бодрым и удивительно выспавшимся. А когда понял, что «сладко просопел» свою станцию, а заодно и начало заседания, вначале похолодев от ужаса, а затем вспотев от гнева, потребовал к себе «подлеца»-контролера. Четверть часа «почтенный господин в пенсне» изрыгал такие изысканные бранные тирады и демонстрировал столь непристойные жесты в адрес виновато потупившегося контролера, что возмущенные пассажиры наконец вынуждены были вступиться за «обиженную» сторону. Но доселе молчавший контролер задумчиво сказал, что это еще цветочки, поскольку он представляет себе, что о нем думает человек, которого он вот уже как два часа, несмотря на яростные вопли и сопротивление, умудрился вместо господина в пенсне высадить с поезда. Пострадавшему адвокату ничего не оставалось, как доехать до Москвы и телеграфировать оттуда в Клин о том, что задерживается «ввиду не зависящих от него обстоятельств» и первым же поездом прибудет на место. Ото всей этой «нелепой истории» он так разволновался, что, приняв добрую дозу успокоительного, «успокоился» ровно настолько, чтобы, случайно заснув, опять проехать нужную станцию. Отчаявшись попасть по назначению, он уже напрямую поехал в Петербург. Дома же его ждала «милейшая» телеграмма о том, что суд перенесен на неопределенное время.

Спустя пару лет, оказавшись на каком-то съезде юристов, ему опять пришлось вспомнить об этом случае. Один его коллега поведал, как только благодаря «неожиданной выходке» контролера, который вышвырнул его сонного с поезда, он не попал в Москву на судебные слушания по делу известного контрабандиста и остался жив. Оказалось, что в тот день в зал заседаний бросили бомбу, и несколько человек погибли, а он в это время сидел на клинском вокзале в ожидании следующего экспресса.

Чухонские недоразумения

Сто лет назад случилось питерскому чиновнику Бурцеву прикупить себе дачу в Териоках (ныне — Зеленогорск). Место хорошее, и до города поездом недалеко, тем более что по роду деятельности ему частенько требовалось отлучаться в Петербург, да и соседи, преимущественно финны, люди приятные, аккуратные. Как-то утром вышел Николай Калистратович к морю искупаться, а заодно полюбоваться ландшафтом. И видит — на его береговом участке лежит выброшенный ночной бурей мертвый тюлень. Сначала, не подумав о последствиях, он не обратил на него должного внимания, пока через день тюлень не начал разлагаться и распространять зловоние. Тогда новоявленный дачевладелец нашел какого-то чухонца и попросил увезти бывшего морского жителя куда-нибудь подальше. Но когда заговорили о цене, чухонец очень внимательно осмотрел животное, пощупал его, а после этого постановил: «Три рубля». «Как три рубля?! — возопил „счастливый“ обладатель тюленя. — Сбавь хоть немного, и я согласен!» Но абориген оказался упрямым и ответил: «Никак нельзя. Три рубля». Еще немного поторговавшись, пришлось согласиться на эти условия. К тому же, Николай Калистратович спешил, ему еще нужно было съездить по служебным делам в столицу. «Ну убирай, хоть за три рубля, но только поскорее», — поторопил он. Каково же было удивление «чиновника на отдыхе», когда чухонец, выудив из-за голенища сапога кошелек, достал оттуда три целковых, вручил их хозяину тюленя и деловито принялся паковать приобретение. Как оказалось, чухонец подумал, что ему просто продавали мертвое животное.

Бурцев, все еще находясь под впечатлением от неожиданной сделки, поспешил на станцию, где собирался сесть на поезд до Петербурга, но, поглощенный мыслями об утреннем курьезе, по ошибке уселся в поезд, следующий на Иматру. Состав благополучно тронулся в противоположную от Питера сторону, а через несколько минут к Николаю Калистратовичу подошел финский контролер и, удивившись, что пассажир едет с петербургским билетом на Иматру, с почтительным недоумением спросил: «Вы в Петербург?» — «Ну да, вы же видите сами, что в Петербург!» — ответил незадачливый пассажир. «Виноват, пожалюста», — протянул назад билет контролер. За время пути три раза через каждые несколько станций повторялся буквально тот же диалог, который уже не раздражал, а веселил Николая Калистратовича, правда до тех пор, пока он не сошел с поезда.