Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

– Кто ты такой и как твоя фамилия? – спросил я.

– Иван Фролов, крестьянин Московской губернии и уезда.

– А вот мне пишет ваше волостное правление, что Иван Фролов два года назад умер и похоронен в Москве. Следовательно, ты присвоил себе чужой паспорт.

– Никак нет, ваше превосходительство[111], я действительно Иван Фролов и, как видите, жив. Я не знаю, почему правление написало вам облыжно, а только вы можете справиться обо мне в деревне, где живут моя мать и сестра.

– Правление именно со слов матери Фролова и известило меня об его смерти.

– Это быть не может. Хоть я и не бывал в деревне два года, но виделся недавно со своими земляками, и мать моя должна была от них обо мне слышать. Как же она могла бы говорить о моей смерти? Да самое лучшее – прикажите вызвать сюда мою мать и сестру на очную ставку.

Такая категоричность, признаюсь, произвела на меня впечатление. Делать было нечего, я решил дать очную ставку.

Между тем на квартире арестованных скупщиков был произведён обыск, и найдены восемь выигрышных билетов 1-го займа. Дознание, к сожалению, не установило ни числа, ни номеров билетов, похищенных у убитого отца Амвросия. Потому эта находка, не составляя пока прямой улики в причастности задержанных к убийству, всё же дала мне уверенность, что розыск идёт надлежащим путем.

Я лично допросил скупщиков и добился от них крайне существенного признания, что найденные билеты принадлежат Фролову, который поручил им их продать. Откуда последний их добыл – им неизвестно точно, но они думают, что билеты составляют его личные сбережения.

После допроса я поручил своему помощнику отправиться на квартиру Михайлова на «Болото», произвести там тщательнейший обыск и, в случае надобности, арестовать и самого Михайлова. Много часов занял этот обыск и не дал решительно никаких результатов. Лишь в самую последнюю минуту при осмотре квартиры самого хозяина в тот момент, когда он снял сапоги, из них выпала какая-то бумажка. Это оказалась краткая молитва примерно такого содержания: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Спаси и охрани нас от всякой напасти». Под этим текстом было написано: «Означенную молитву пошлите девяти вашим знакомым, прося их сделать то же самое. В случае исполнения вас ожидает большая радость, при неисполнении постигнет несчастие».

Не столько самая бумажка, сколько непонятный способ её хранения остановил на себе внимание моего помощника и показался ему подозрительным. Михайлов объяснил его простой случайностью. Не удовлетворившись, однако, таким объяснением, помощник мой решил арестовать Михайлова и доставил его в Сыскную полицию.

Когда Смирнов, приехавший на несколько дней в Москву для личного доклада мне результатов своего наблюдения в лавре, услышал об этой находке, он сильно заволновался и доложил, что именно такая молитва с рекомендацией её распространения среди девяти других лиц очень в ходу у них в лаврской просфорне. Там, говорят, она впервые и появилась. Поэтому она свидетельствует, что Михайлов имеет какое-то касательство к лаврской просфорне, но считает необходимым почему-то тщательно это скрывать. Если бы он получил её от Фролова, то, разумеется, сейчас же при первом опросе об этом бы заявил. Однако он этого не сделал, утверждая, что получил молитву от неизвестного лица по почте, конверт бросил, а молитву засунул за сапог, предполагая как-нибудь удосужиться исполнить то, что в ней требовалось.

Я со своей стороны придал серьёзное значение этим соображениям и не счёл возможным освободить Михайлова. Приказав снять с его пальцев дактилоскопический снимок, я распорядился навести справку в нашем архиве. Это дало неожиданные и весьма важные результаты: Михайлов оказался бежавшим с каторги крестьянином Московской губернии Иваном Степановым, осуждённым на 20 лет за убийство.

Он был родом из той же деревни, откуда происходил и келейник убитого Амвросия. При допросе, лично мною произведённом, Михайлов после продолжительного запирательства сознался, наконец, что он действительно Иван Степанов, бежал год тому назад с каторги и проживал по «липовому» паспорту, купленному у неизвестного ему лица на Сухаревке. Келейник убитого иеромонаха ему земляк, но он не имел с ним никаких сношений и не видел его уже многие годы. Формовщик тоже его земляк из той же деревни. Он вовсе не Иван Фролов, а Семён Лаврентьев, двоюродный брат келейника. Почему Семён живёт по подложному паспорту, он не знает. Это обстоятельство стало ему известно только якобы с моих слов, так как он паспорта у Лаврентьева не требовал, не предполагая его прописывать в течение тех нескольких дней, которые тот намеревался прожить у него на квартире.