Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Патлюк потушил лампу. Ложиться рядом с храпевшим Горицветом не хотелось. Решил выпить воды перед сном. Снял сапоги и потихоньку вышел в соседнюю комнату. Здесь было светлее, окна не завешаны. У печки на полу – так прохладней – спал ребенок. Возле стены смутно белели простыни на кровати.

«Хозяйка!» – подумал Патлюк. От волнения у него замерло сердце.

Он подкрался ближе, осторожно положил руку на оголенное плечо женщины.

– Кто это? Ванятка, ты?

– Тихо, тихо, ребенок спит, – бормотал Патлюк, пытаясь обнять ее.

– Ой! – вскинулась косматая голова.

Старая носатая бабка оттолкнула Патлюка, села.

– Куда ты лезешь! Отступись, разбой закричу!

– Это я, бабушка, постоялец ваш, – растерялся Патлюк. – Не узнаете?.. Попить бы мне…

– Чего это ты лапы распустил! Ведро на лавке, и ковшик там.

– Спасибо. Я потише хотел, чтобы ребенка не разбудить. Он чутко спит, Ванятка-то, – пятился Патлюк.

Наскоро глотнув воды, пошел к двери, сказал с порога заискивающе:

– Спокойной ночи, бабуся!

– Спаси Христос!

Когда Патлюк затворил дверь, старушка поднялась, прошлепала по комнате, накрыла простыней внука. Засмеялась, стоя в темноте, беззвучно жуя беззубым ртом. «Охальники они, эти солдаты… Воды ему захотелось… Зойка-то, она поумней – на потолок залезть эти чертики не догадаются». Вернулась бабка на свою кровать, заснула сразу, и снились ей в эту ночь давние игривые сны, каких не видела уже многие годы.

А на чердаке, до самого рассвета не сомкнув глаз, сидела молодая женщина, охватив руками худые колени: слушала, не заскрипит ли лестница, не появится ли долгожданный… В один день захлестнула ее сердце любовь к стеснительному серьезному лейтенанту. Никого не любила раньше и, может, никогда и не встретит больше в своем глухом поселке такого человека, к которому бы разом, без оглядки потянулась душа. Знала, что немного времени отпущено ей видеть его. Может, и всего-то отведена ей для бабьего счастья одна эта короткая летняя ночь. Вернется с войны муж, станет она хозяйничать, как и раньше, потянутся будни с привычными делами, без большого горя и без больших радостей. И была бы у нее в жизни хоть одна ночь, наполненная умопомрачительным греховным счастьем.

Но лейтенант не пришел.

На следующий вечер полк погрузился в эшелон. Теплушек в нем было всего пять, большинство бойцов ехало на открытых платформах из-под угля, а некоторые – облепив пустые цистерны, угоняемые подальше от фронта.

В спешке сборов Юрий забыл о хозяйке и удивился, когда она разыскала его на станции перед самой отправкой. Принесла бидон молока и ковригу свежего, еще горячего хлеба. Бесстужев передал все это старшине Черноводу. Спешил: торопливо пожал худую, маленькую, как у ребенка, Зоину руку. Запомнились слова, сказанные ею на прощанье:

– Будешь в наших краях, приходи, командир! Порадуй!

Не слова тронули Юрия, а ее тон, через силу насмешливый, пытающийся скрыть что-то: теплоту, горечь, надежду?..

Утром переехали реку Случь, эшелон остановился на затерянной среди болот станции Житковичи. Все думали, что, уезжая на восток, они удаляются от фронта, но здесь обстановка была тревожней, чем в районе Пинска. На юте немецкие войска продвигались к Киеву. На севере между железной дорогой и городом Слуцком лежала большая «ничейная» территория. Через нее по лесам выходили мелкими группами красноармейцы, вырвавшиеся из окружения.

В Житковичи только что прибыла кавалерийская часть. Из вагонов по деревянным настилам выводили лошадей, тут же седлали. Было шумно. Конники радовались хорошей погоде, без боязни смотрели в небо. Не набрались еще опыта. А пехотинцы мрачнели, ожидая, что вот-вот появится «рама» и приведет за собой «юнкерсы». Эшелоны на станции – выгодная цель.

Бесстужев почувствовал облегчение, когда их состав отправился дальше, углубился в лесной массив. Приободрились бойцы на платформах. Запели песни. Хорошо было сознавать, что опасность осталась позади.

Полк отправлялся в тыл. А через несколько дней на станцию Житковичи вывел из болотистой глухомани Полесья свой сборный отряд Виктор Дьяконский. Комендант станции дал красноармейцам сутки для того, чтобы они смогли отдохнуть и привести себя в порядок.

* * *

Гудериан взял за правило останавливаться на ночлег в школах. Те, кто бывал в России в восемнадцатом году, говорили, что у жителей в домах много блох и клопов. А советские школы – генерал убедился в этом – содержались в образцовом порядке. Квартирьеры штаба заранее высылались в намеченный пункт, выбрасывали из помещений парты и ненужную мебель, размещали походную обстановку: стол, стулья, раскладную кровать, радиоприемник.

Вообще подготовка ночлега для Гудериана доставляла штабу много беспокойства. Он любил ездить, делал дальние концы. Приходилось каждый раз оборудовать запасные квартиры на разных участках. Генерал был капризен, хотел жить на войне по-спартански, как простой солдат. Его раздражала малейшая роскошь. Вдруг приедет кто-нибудь из Ставки, пронюхают журналисты – изменится мнение о нем, как о человеке строгих правил, который пренебрегает всем ради дела.