— Это у нас будет третья посадка? — спросил Дик, не оборачиваясь.
— Четвертая, — сказал я.
— Четвертая, — повторил он мрачно. — Слушай, а может быть на этом паршивом острове вообще нет крупных животных?
— Тебе виднее, — сказал я.
Дик оттолкнулся лбом от стены и сел рядом со мной за пулы
— Вот это мне больше всего не нравится, — объявил он. — Мы сделали три посадки. В самых обещающих точках. На побережье. В зарослях. Вблизи теплых источников. И ничего.
— А где — чего? — спросил я. — «Паука» отловили полтора месяца назад, «устрицу» — месяц назад, и с тех пор ни одна «Колючка» ничего нового не добыла.
Он повернул ко мне свою узкую физиономию и некоторое время глядел исподлобья.
— Не понимаешь? — спросил он наконец.
— Нет, — сказал я с вызовом. — А ты?
Он не удостоил меня прямого ответа. Он принялся терпеливо объяснять. Сил никаких не было, до чего терпеливо.
— Дело не в том, что мы здесь ничего не отловили. Дело том, что мы здесь ничего и не видели. Десяток ящериц и два десятка насекомых. И ни одного крупного животного.
Он раздраженно потыкал пальцем в клавишу контрольного вызова. Я взял его руку и уложил ее на подлокотник.
— Так ведь холодища какая, — сказал я.
— Холодища… Ты что, Морщинистых островов не знаешь? Здесь везде холодища. На любом другом острове за три посадки ловчие обнаружили бы уж какое-нибудь диво.
— А может, они и здесь обнаруживали, — возразил я. — Н второй посадке они же копали что-то такое…
— На третьей тоже копали, — сказал Дик. — А что выкопали? Я вынужден был признать, что не выкопали ничего.
— Нет, — сказал Дик. — Ты уж мне поверь. Поверь старому егерю: здесь что-то не то.
Я посмотрел на него.
— Помнится, давеча, после второй посадки Яков говорил то же самое Нине Петровне… И оставь в покое клавишу.
Дик несколько смутился, оставил в покое клавишу и буркнул:
— Ну вот видишь… И Яков тоже…
— Ладно уж, — сказал я великодушно. Мы помолчали.
— И все равно, — сказал Дик. — Неважно, кто первый сказал. Не в этом дело.
Ну конечно же, дело было не в этом. Дело было в том, что старого егеря одолевали предчувствия. Неважно, откуда они у него взялись. Из общих соображений, из подслушанных разговоров, из профессионального сверхъестественного чутья или из ощущений, вызванных нечеловеческим пейзажем. Должен вам прямо сказать: половину работников базы одолевали какие-нибудь предчувствия. И если подумать, ничего удивительного в этом не было. Планета мрачная, неприятная, обычно задерживаться на таких планетах дольше десяти-пятнадцати суток не рекомендуется, а наши старожилы сидят здесь уже больше года, и конца этому не видно. Во-вторых, планета обреченная, пройдет сколько-то там лет, не так уж много, и все на ней сгорит, океаны высохнут, континенты оплавятся, острова рассыпятся в пыль, и по некоторым предположениям планета эта несчастная вообще окажется внутри солнца, которое взорвется, раздуется, распухнет или что там еще делается с квазистационарными звездами — попробуйте представить себе, что вы день за днем и месяц за месяцем ходите по будущему кладбищу. Потом, ведь некоторые нервничают: астрофизика, конечно, наука точная, но вдруг все-таки?.. У меня у самого иногда воображение разыгрывается, и я принимаюсь по пальцам пересчитывать, сколько у нас звездолетов и успеем ли мы до них в случае чего добежать. Глупо, конечно, но никуда не денешься. Нет-нет, да и поглядишь на солнце — как оно там? Ну, и потом — задача и ответственность. За такое предприятие Земля еще никогда не бралась. Спасти целую биологию, переселить целый мир. Двести пятьдесят миллионов триста тринадцать пар чистых и шестьсот тридцать семь миллионов пятьсот шестьдесят восемь тысяч пар нечистых. Только на самом деле все это обстоит еще гораздо сложнее, потому что нужно не только просто переселить образцы фауны и флоры, но ей и найти правильные пропорции, четко разобраться, какие условия для [Далее отсутствует. — С. Б.]