Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

В отличие от тов. Когана мы никак не можем принять определение: «Фантастика — литература мечты, мечты о завтрашнем дне!» И только? Мы решительно отказываемся понять, как можно после Жюля Верна и Уэллса, после А. Толстого и Чапека, после Беляева и Ефремова, после Брэдбери и Лема пытаться затиснуть все тематическое многообразие фантастики в рамки однотемного определения, как бы пышно оно ни звучало. «Литература мечты», «литература о завтрашнем дне», «литература научного предвидения», — честное слово, нам казалось, что даже школьнику нашего времени должно быть ясно: подобные определения способны лишь ограничить и обеднить жанр, каковы бы ни были намерения их авторов. В самом деле, ну какая мечта о завтрашнем дне содержится в таких классических произведениях жанра, как «Человек-амфибия» или «Война с саламандрами»? Какому научному предвидению посвящены «Аэлита» и «Человек, который мог творить чудеса»? История фантастики свидетельствует, что она может быть превосходно применена и для создания зримой картины коммунистического будущего (отражение современных идей и представлений научного коммунизма), и для художественного исследования индивидуальной и социальной психологии, и для рассмотрения общих философских проблем (например гносеологических), и для антимещанского памфлета, и для антивоенной, антиимпериалистической сатиры. Всякая же попытка гипертрофировать значение какого-нибудь одного тематического направления неизбежно должна вести не только к теоретической путанице, но и к обнищанию жанра, как это уже случилось однажды, когда в нашей фантастике временно восторжествовала так называемая «теория ближнего прицела».

Мы ни в какой мере не хотим умалять важность и значимость утопической темы в советской фантастике, мы лишь хотим подчеркнуть, что в ней существуют темы, столь же важные, темы, прямо связанные с современностью, со становлением коммунистического человека, с борьбой против империализма и т. д.

В отличие от тов. Когана, в ответ на вопрос: «В какой книге можно прочесть о полном коммунизме?» — мы не стали бы говорить «увы», пожимая при этом плечами. Мы не будем защищать книги Сафроновых и Г. Мартынова (хотя, к слову, как нам известно, целые коллективы ленинградских, например, школьников зачитываются эпопеей о Каллисто, играют в ее героев, выдумывают и пишут ее продолжение), но даже если оставить их в стороне, мы бы порекомендовали вопрошающему, скажем, следующие книги: «Туманность Андромеды» И. Ефремова, «Странник и время» и «Уэру» Г. Гора, «Девушку у обрыва» В. Шефнера, «Путешествие длиной в век» В. Тендрякова, и это были бы только книги, в которых изображение коммунистического будущего — либо самая главная, либо одна из главных задач авторов. Повестям же и рассказам, где коммунистическое будущее служит необходимым фоном, нет числа.

С другой стороны, мы никак не рискнули бы порекомендовать читателю, интересующемуся зримой картиной коммунизма, ни «Пояса жизни» Забелина, ни «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею» Стругацких. Не стали бы рекомендовать просто потому, что авторы в названных повестях вовсе не ставили перед собой задачу изобразить полный коммунизм. Забелин пишет о некоторых идеях астрогеографии, а Стругацкие пытались рассказать всего лишь о будничной работе космонавтов самого недалекого будущего. Как можно требовать изображения ярких картин коммунистического общества от маленькой повести, где описан частный эпизод — авария звездолета на Юпитере! Да извинит нас Л. Коган, но у нас создалось такое впечатление, что он не очень внимательно читал некоторые из названных им книг. Странно также, что почти ни одной книги действительно последних лет он не упоминает, а подробно анализирует одно-единственное произведение шестилетней давности, кстати сказать, уже много раз раскритикованное, — роман Сафроновых «Внуки наших внуков».