Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)

Молодое лето. Еще совсем новое. К нему еще не привыкли – оно как праздник. Приятно летом жить на свете.

Давеча сидели с Ж. в Летнем саду, пили пиво. Рядом стояла знаменитая решетка. И Летний дворец Петра Великого стоял тут же. И текла Нева. А из Невы вытекала Фонтанка. Кроме того, было тепло, светло и безветренно.

Мой вопрос, совсем забытый, стоял за стволом старой липы. Я его не видел, но знал – он там. Вообще-то надо было вытащить его из-за дерева, усадить за стол и угостить пивом, но я сомневался – вдруг это ему не понравится? Может быть, он и пива-то не пьет? Так он и стоял, бедный, в сторонке.

Потом у Марсова поля встретили мы очень самостоятельного черного кота. Он спокойно шел в толпе прохожих по тротуару. Не бежал, опасливо озираясь, как это делают все коты, когда попадают на шумную улицу, а шел, не торопясь, с чувством собственного достоинства.

Кот стал переходить улицу. Было много машин, но они шли не очень быстро. Любой другой кот прошмыгнул бы между ними. Но этот стоял вместе с пешеходами на углу и ждал.

Перейдя на другую сторону, он, так же не торопясь, пошел по тротуару вдоль Мраморного дворца. Его внимание привлекла детская коляска. Молоденькая мамаша стояла тут же и беседовала с подружкой. Кот встал на задние лапы и заглянул в коляску. Он смотрел на младенца с явным интересом – кончик хвоста у него чуть подрагивал. Потом он потерся боком о мамашину ногу и пошел дальше. Совершенно черный, без единого пятнышка кот с совершенно круглыми желтыми глазами. Ведьмовский кот. Недаром он был так уверен в себе.

Давеча же в Доме архитектора предавались мы с Майкой культурному архитектурному отдыху. Один симпатичный юноша пел нам под гитару старинные русские романсы. Ловко пел, умеючи. Пожилые архитекторы умилялись: такой молодой, такой современный – и так хорошо поет старинные романсы!

После были танцы под джаз, и Майка так плясала твист, что все глядели на нее, выпучив глаза. Но от такого усердия ей стало дурно, и я еле довез ее до дому.

А в «Литературке» ругают «Молодой Ленинград», хорошо ругают, с пристрастием.

«Стоит сорвать с вахтинских рассказов, с ефимовской повести изящную упаковку, стоит забыть о Толстом, Бабеле, Хемингуэе…»

И правда! Давайте забудем о Толстом, Бабеле, Хемингуэе! И о Стендале, Чехове, Достоевском, Бунине – тоже! Ну их всех к лешему! И сорвем изящную упаковку с литературы – сразу все увидят, что она не изящная! Сразу все поймут, что она никому не нужна, что все это сплошная белиберда!

Браво, «Литературная газета»! Браво, критик Сидоров! Браво и бис! Ура!

И еще: вызвали меня в военкомат и вклеили в мой военный билет мобилизационное предписание.

Через 8 часов после начала войны должен я явиться к некоему детскому садику, имея при себе вещмешок, ложку и кружку. ПРИ НЕВОЗМОЖНОСТИ явиться по этому адресу, должен прибыть я в другое место, расположенное далеко за городом.

Тут тебе лето, Летний сад, черный кот и смешная «Литературная газета», а тут тебе – натуральный конец света. Не литературный, не метафорический, а самый реальный, уже учтенный в миллионах бумажек, в сотнях циркуляров и предписаний.

И предстану я пред господом с вещмешком, с ложкой и с кружкой. И с этим мобилизационным предписанием. А там, на Земле, уже ничего не будет – ни Парижа, ни Нью-Йорка, ни Летнего сада, ни кошек, ни женщин, ни стихов – ни черта.

Встану я – руки по швам – и гаркну:

– Младший инженер-лейтенант запаса Алексеев по вашему, Господи, приказанию, явился!

– Как стоишь! – скажет Господь. – Выше подбородок, убери живот! Распустили вас там, внизу! Я с вами цацкаться не буду!

3.6

Моя беда – косноязычие. Я никудышный собеседник, молчун, скучный, серый тип. Общение с интеллектуалами для меня сущая мука. Сижу и думаю, что бы сказать этакое умное. И всегда я не в курсе – плохо знаю кино, джаз. Даже литературу современную плохо знаю и говорить о ней не умею. Слушаю, как говорят другие, и удивляюсь: откуда они все знают? И завидую. И огорчаюсь.

Люблю компании, где никто не умничает, где просто пьют водку, смеются и говорят всякие глупости.

12.6

Сегодня воскресенье. И солнце. Решили погулять на свежем воздухе.

Приехали в Приморский парк на Крестовском и ужаснулись.

Травы не было видно. Голые тела лежали сплошь – под всеми кустами, среди цветов на газонах, вдоль всех дорожек и аллей. По аллеям бродили толпы раздетого народа. Людей в парке были многие тысячи.

Старухи с жирными дряблыми телами в безобразных розовых панталонах, пожилые отцы семейств в длинных черных трусах и в соломенных шляпах, вовсе голые малые дети обоего пола, молодые красотки в модных купальниках «бикини» и в черных очках, парни в шортах. Транзисторы, фотоаппараты, киноаппараты, бутылки, консервные банки, зонтики, шезлонги, надувные матрацы, детские коляски… Шум, гам. Транзисторы оглушают невероятной какофонией из джаза и популярных советских песен. К аттракционам не подступиться. Крутятся карусели, мелькают качели, серебряные самолетики делают мертвые петли, тележки с грохотом несутся с «американских гор». Женский визг, хохот, крики.