Мы приуныли, но ненадолго: уже в феврале 1965 г. мы начали готовить к постановке жутко антирелигиозную комедию «Заставь дурака» из жизни то ли «пятидесятников», то ли «адвентистов седьмого дня» и напрочь забыли про московскую комиссию и ее приговор.
Но в конце марта из Москвы вдруг пришло указание отправить на заключительный концерт фестиваля сборную программу самодеятельности и спектакль «Погоня за счастьем». Вне конкурса.
Мы были на седьмом небе. Нам казалось, «что вне конкурса» — это значит вне конкуренции, и нам надо просто приехать и получить заранее заготовленные для нас лауреатские медали.
Наивные, мы только в Москве поняли и ощутили на себе весь жестокий смысл формулы «вне конкурса»! Но это было только в Москве, а в Тюра-Таме мы с огромным энтузиазмом готовили новые костюмы, обновляли реквизит и декорации, словом, собирались на завоевание столицы.
И вот в середине апреля мы со всем скарбом погрузились в самолет и поздно вечером взяли курс на Москву. Лететь пришлось в грузовом Ли-2, примостившись на узких ледяных скамьях вдоль бортов, согреваясь только коньяком и предвкушением триумфа. И вообще, чувства у нас были примерно такие же, как у Золушки, едущей в карете на бал к принцу. К утру мы были в Москве, на аэродроме Астафьево, слегка удивленные отсутствием хотя бы триумфальной арки.
Это был первый удар. Второй ждал нас в Перхушково, в Доме офицеров, на сцене которого до седьмого пота репетировалась «ракетная часть» заключительного всеармейского концерта, который должен дней через десять состояться аж в Кремлевском дворце съездов. В Перхушково нам популярно объяснили, что никто нас не ждет, ни в какую программу мы не включены и нигде выступать не будем. Нас просто вне конкурса пригласили в Москву проветриться…
Удар был, конечно, жестоким, залечивать который мы в тот же вечер отправились в ресторан «Пекин», где, стуча себя в грудь кулаками, перекрикивая оркестр и проливая водку на плечи соседей, изливали боль незаслуженно оскорбленной души.
И только на следующий день мы по достоинству оценили всю прелесть внеконкурсного присутствия в Москве. Не связанные никакими обязательствами, предоставленные самим себе, мы «с головой окунулись в водоворот столичной жизни», как писали раньше в плохих романах. Мы жадно ходили в театры, обошли чуть ли не все музеи и магазины, щедро вознаградили себя за многолетнее неудобство тюра-тамского «сухого закона». Тогда никого не удивляло, что простой периферийный лейтенант имел достаточно средств, не то, что сегодня, и мог позволить себе купить два-три билета в Большой театр или кремлевский Дворец съездов, посетить Русский музей или Третьяковку и даже, к конце концов, посидеть вечером с друзьями в знаменитом ресторане. Для такого отдыха не было только времени.
И все же не хватало чего-то самого главного.
Поисками этого «чего-то» энергично занялся все тот же неистовый комсомолец Боря Посысаев — сценический псевдоним Генри:
Но Боря привел в движение все свои главпуровские связи, и нам все-таки удалось дважды сыграть наш спектакль. Сначала в НИИ-4 РВСН в Болшево, потом в санатории ЦК КПСС в Пушкино.
В Болшево подмосковная публика, избалованная большими и малыми театрами, едва ли на десятую часть заполнила крохотный зал старого клуба: что это, мол, еще за приезжие гастролеры? Но первое действие настолько разогрело впечатление немногочисленных зрителей, что второе действие прошло уже при битком набитом зале, и организаторы намекали нам: а не сыграть ли этот спектакль тут же с самого начала?
В санатории ЦК в межсезонье отдыхали одни только ветхие ветераны партии областного и районного масштаба, последний раз смеявшиеся, по-моему, еще до исторического материализма. Но даже они разошлись так, что в антракте к нам за кулисы прибежала испуганная дежурная врачиха и попросила во втором акте убрать самые смешные места, а то, мол, мои старички всю ночь спать не будут: давление, сердце, нервы и тому подобное.