Неизвестный Берия. За что его оклеветали?

Сталин тяжело вздохнул от нерешаемости задачи, и положил перед собой очередной документ из лежащей на столе кипы. Но в это время в его мысли вмешался ликующий вопль Хрущева.

– Ну что, видал, прокурор, как надо бить?!

– Подожди, Мартин Боруля, мы еще не окончили, – прокричал в ответ Берия, тяжело дыша.

– Опять промазал! – засмеялся Хрущев, – Зажирел, прокурор, зажирел!

– Рано радуешься, Мартин Боруля, я еще не размялся.

Сталин пригласил прибывшего на побывку из Германии сына и приехавшего по делам из Киева Хрущева с его приятелем Берией к себе на воскресный обед, но теперь его эти крики отвлекали, и Сталин раздраженно сделал выговор игрокам.

– Да что вы как дети?! Члены Политбюро, а друг другу клички даете, как шпана какая-то!

Берия с Хрущевым начали обмениваться репликами потише, а Сталин мысленно удивился насколько эти приятели подходят друг-другу из-за своего совершенного несходства.

Берия обладал исключительно мужским умом и характером – он глубоко и точно мог исследовать любой вопрос, мог решить самые тяжелые проблемы, был благороден и прощал, а порою и пренебрежительно не замечал выпадов против себя лично, по-отцовски опекал всех своих подчиненных, но был по-мужски добродушен и непрактичен.

А Хрущев обладал ярко выраженным женским складом ума и был чрезвычайно практичен, что делало его прекрасным хозяином. Но, на взгляд Сталина, Хрущев был по-женски излишне жесток, хотя и тщательно скрывал эту свою черту характера. Много лет наблюдая за работой Хрущева, Сталин где-то в глубине души подозревал, что Хрущев совершенно равнодушен к людям и может обречь на смерть сотни тысяч, если сочтет, что в данный момент так поступать правильно.

В начале войны Сталин в своей речи потребовал при отступлении не оставлять немцам ничего ценного и никаких запасов, и практичный Хрущев, услышав это, немедленно, как танк, двинулся на исполнение указания, приказав в полосе 150 километров от линии фронта все сжечь, взорвать, скот угнать или перебить, все поля вытоптать. Короче, немцам он ничего оставлять не собирался. А за счет чего должны были жить оставляемые под оккупацией немцев советские люди? Об этом Хрущев не думал, а если и думал, то считал этот вопрос несущественным. Сталин тогда остановил безумные по своей жестокости действия Хрущева и вообще считал, что за Хрущевым нужен постоянный контроль, чтобы тот чего-нибудь не натворил с самыми искренними намерениями.

Сталину надо было бы попробовать поговорить с Хрущевым по душам, хотя Никита вряд ли бы открылся и ему.

В раннем детстве, когда Никите было лет 6, он заболел, и отец, бедный крестьянин, нес его к фельдшеру, а по дороге их нагнал в повозке местный, тоже бедный, панок, поляк. Отец попросил подвезти больного сына, а панок презрительно над ним посмеялся, назвав глупым быдлом, и презрительно заметив, что если Никита тут у дороги и подохнет, то на свете одним глупым быдлом будет меньше. Это, уже забытое, яркое детское впечатление вселило в Никиту не просто ненависть к угнетателям, оно вселило болезненный комплекс доказать всем, что он не глупое быдло, что он может встать надо всеми и быть умнее всех. Это болезненное честолюбие руководило Хрущевым всю жизнь, хотя он сам об этом не думал, но во имя этого честолюбия Хрущев готов был и на собственную смерть, и только это честолюбие определяло смысл его жизни.

Хрущев был, безусловно, очень умным человеком от природы, но у него был дефект: он органически имел очень бедную фантазию и не мог представить в уме ни предметов, ни ситуаций, если они не были ему знакомы из его практики, из его предшествующей жизни. То есть, если он читал или слышал о чем-то, чего раньше не видел, то текст терял для него смысл, представлялся просто набором слов и становился неинтересным. Если бы Хрущев подался в интеллигенты, то он не испытывал бы трудностей, поскольку интеллигенты просто запоминают тексты и потом их воспроизводят, не заботясь о понимании смысла. Но Хрущев был слишком умен для интеллигента – он был человеком дела, и отсутствие фантазии было для него трагичным, поскольку из-за этого ему было неинтересно чтение, неинтересна самостоятельная учеба по книгам.