Неизвестный Бондарчук. Планета гения

Я – отказываться. Не отпускает. Ирина Константиновна ему вторит, буквально заставили. На кухне у них идеальная чистота. На столе – два приборчика, колбаска, огурчики, картошечка горячая – по-домашнему, просто. Сергей Фёдорович обращается к тёще:

– Юлия Николаевна, у нас в холодильнике что-нибудь есть?

Иринина мама достаёт запотевшую бутылку «Столичной». Он наливает в мою рюмку:

– Мне нельзя, а ты выпей.

– Да как же я один-то, Сергей Фёдорович?

– Давай, выпей. Только не спеши. Медленней глотай. Вот она у тебя во рту, вот по горлу прошла, вот опускается ниже… – он положил себе руку на грудь, – здесь у тебя сейчас горячо-о-о… А теперь закусывай. Будь, как дома, казак.

Так закончилась моя последняя с ним встреча.

Когда на доме, где он жил, решили установить мемориальную доску, объявились несогласные, мол, Тверская – это главная улица столицы, а не мемориал. Нелегко нам далось разрешение мэрии. И как некоторые чиновники не понимают, что мемориальная доска – это не только память, это продолжение жизни человека, особенное продолжение, необходимое живущим для размышлений, ассоциаций, воспоминаний, то есть для жизни духа?!

Помню, тогда в Ростове, после показа картины «Степь», я спросил его:

– Сергей Фёдорович, как у вас так получается? Ведь в картине захватывающего сюжета нет; вот в документальном кино, если нет чёткого сюжета, мы стремимся найти интересную фактуру, или запоминающееся лицо, или подсмотреть нечто любопытное из жизни, чему зритель станет неожиданным свидетелем и поразится эффекту неожиданности. А в вашем фильме – ну, стелется по степи ковыль, телега едет долго-долго, жаворонки поют – ничего же не происходит, а оторваться невозможно.

Долгая пауза. Он посмотрел мне прямо в глаза, и я от этого взгляда не просто смутился – обмер. Всего два раза в жизни я испытал такое смятение от направленного на меня взгляда. Первый раз – когда приехал поступать во ВГИК, в мастерскую Михаила Ильича Ромма. Стою в коридоре, и вдруг прямо на меня в окружении подмастерьев идет Ромм! С высоко поднятой головой, преисполненный собственного достоинства, неприступный. Прошествовали они мимо, и показался я себе тогда маленьким, беспомощным. «Куда ж ты прёшь? – подумал про себя. – Ведь рядом с тобой тут гений ходит, а ты кто такой, казаче?» Зашёл в аудиторию, встал перед длинным столом, за которым председательствовал Ромм, и вздрогнул от направленного на меня пристального, пронзительного взгляда. Но я не спрятал глаза, а, сколько было сил, сопротивлялся этому, как сказал поэт, «без промаха бьющему взгляду».

– Кто убил Пушкина? – лукаво спросил Ромм.

«Что ж вы, гений, издеваетесь!» – вознегодовал я в душе, а вслух взбунтовался:

– Мартынов! – И пошёл забирать документы.

Бондарчук после моих рассуждений о загадке фильма «Степь», посмотрел на меня так же внимательно, въедливо, словно в душу заглянул. И в первые секунды я впал в столбняк, как перед Ромом. Но взгляд Сергея Фёдоровича был совершенно иным. Это был взгляд философа; заинтересованный, зоркий взгляд, выдававший натуру недюжинную, но открытую, добросердечную. И я почувствовал, как предательский холодок в душе пропал, наоборот, меня от его взгляда, будто жаром обдало.

– Ну, раз телега едет и жаворонки поют, значит, что-то происходит, – чуть нараспев, убеждённо сказал Сергей Фёдорович. – Жизнь – повсюду.

Вот и мемориальная доска на его доме – это ведь тоже – жизнь наша. Кто-то, проходя мимо, вспомнит его роли в кино; кто-то – созданные им потрясающие батальные сцены; а я гляну на его скульптурный портрет – и в памяти оживают Михаил Александрович Шолохов и мой дорогой Леон Борисович Мазрухо. «Горячо на душе стало?» слышится мне, как после той, выпитой у него на кухне рюмки водки, тёплый голос Бондарчука. Ещё как горячо, Сергей Фёдорович! А без душевного горения, зачем жить?

Карен Шахназаров, народный артист России

Режиссёр фильмов: «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх», «Курьер», «Город Зеро», «Цареубийца», «Сны», «Американская дочь», «День полнолуния», «Яды, или Всемирная история отравлений», «Всадник по имени Смерть», «Исчезнувшая империя», «Палата № 6».

Пассионарий

В девяностые годы прошлого века я вместе со своими коллегами делал для телевидения программу «ХХ век в кадре и за кадром». Это был цикл телевизионных портретов крупных художников кино, как зарубежных, так и советских, российских. Конечно, мне хотелось сделать передачу о Сергее Фёдоровиче, тем более что в те ломкие демократические годы вокруг него словно заговор молчания образовался, как будто и не было в культуре ХХ века такого выдающегося мастера, как Бондарчук. Я считал, что просто-таки обязан напомнить стране о человеке, о художнике, чьё творчество является нашим национальным достоянием.

Отношения к тому времени у нас с Сергеем Фёдоровичем сложились хорошие, можно сказать – доверительные. Друзьями мы быть не могли, разница в возрасте большая, мы – люди разных поколений, но относился он ко мне по-товарищески.