Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

Не случайно булгаковский Иешуа — образец именно талмудических измышлений о «недостойном происхождении Иисуса». Иешуа объявляет себя человеком, не помнящим своих родителей (позже, во сне Пилата, он называет себя «подкидышем, сыном неизвестных родителей»). Так вот, этими словами он не просто сообщает факт своей биографии, но причисляет себя к определенной социальной страте — «асуфи». Талмуд говорит о ней так: «Кто называется «асуфи»? Тот, кого подобрали на улице, и он не знает ни отца своего, ни матери своей». Положение этой группы в обществе описывается еще короче: «Асуфи» — низший из десяти родов людей» (Талмуд. Мишна, Кидд., IV. 2 и IV. 1).

Почему-то именно неоиудейскими глазами увидел писатель Спасителя. Талмудическим словом обозвал Его… Перед смертью Булгаков ослеп и лишился речи. И словно чья-то чужая воля выдавила из него последние слова: «Чтобы знали». В них слышится лукавый шепот «царя над всеми сынами гордости», демона посмертной славы. Того самого, что потеснил в душе писателя морфинистского Азазеля.

Арье Барац изумленно восклицает: как мог Булгаков, имевший, судя по всему, весьма отдаленные и даже превратные представления об иудаизме, «воспроизводить целыми блоками его ключевые концепции!»

Что ж, есть понятия, в контексте которых этот вопрос разрешается… Если брать масонские практики, к которым был причастен Булгаков, то речь должна идти о духовных и психофизических последствиях инициации. Одним из этих последствий может быть синдром Кандинского-Клерамбо (эффект психического автоматизма). В таком случае, напомним, пишущая рука действует независимо от сознания человека и фиксирует некие диктовки. Диктует же инородный разум, который находится, однако, в самом человеке. В психиатрии это называют синдромом множественной личности, а в православной традиции — одержимостью злыми духами. От них, живущих вечно, перемещающихся со скоростью мысли, одержимому грешнику и приходит «трансперсональное знание».

«Вот как описывают, например, состояние знаменитого Торквато Тассо в период творчества: «Пульс слабый и неровный, кожа бледная, холодная, голова горячая, воспаленная, глаза блестящие, налитые кровью, беспокойные, бегающие по сторонам. По окончании периода творчества часто сам автор не понимает того, что он за минуту тому назад излагал»[71]. Ломброзо добавляет важную деталь: «Тассо даже анализирует свойство своего вдохновителя — духа, демона или гения: «Это не может быть дьявол, говорит он, потому что он не внушает мне отвращения к священным предметам; но это также и не простой смертный, так как он вызывает у меня идеи, прежде никогда не приходившие мне в голову». Слова самоутешительные, но Тассо, конечно, не был знаком с православной традицией, которая дает на все сомнения в этой области исчерпывающий ответ. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), по нашей падшей природе нам свойственно общение лишь с демонами… «Душа оскверненная, — сказал святый Исаак Сирский, — не входит в чистое царство и не сочетавается с духами святых». Святые Ангелы являются только святым человекам, восстановившим с Богом и с ними общение святой жизнью. Хотя демоны, являясь человекам, наиболее принимают вид светлых Ангелов для удобнейшего обмана, хотя и стараются иногда уверить, что они человеческие души, а не бесы, хотя они иногда и предсказывают будущее, хотя открывают тайны, но вверяться им никак не должно. У них истина перемешана с ложью, истина употребляется по временам только для удобнейшего обольщения. Сатана преобразуется во Ангела светла и служители его преобразуются, яко служители правды, сказал Святый Апостол Павел».

Каждая инфернальная диктовка связана с тем или иным демоническим «проектом». «Вертер», например, вызвал эпидемию самоубийств молодых людей по всей Европе. «Книга Закона», продиктованная «демоном Айвазом» Алистеру Кроули, задала новый виток интереса к сатанизму. А Байрон!

Именно на литературном направлении романтизма, демон дохромал до необычайной высоты — стал «положительным героем». (В таких «перемещенных предметах» — зародыш постмодернизма, еще более откровенного в своем сатанизме.) Кто ему подставил руку? «Анчутка беспятый» инфернального романтизма — хромой лорд Байрон и ему подобные.

…Мы существа,
Дерзнувшие сознать свое бессмертье,
Взглянуть в лицо всесильному тирану,
Сказать ему, что зло не есть добро.

Так лукавый развернул плечи, спрятал под тогой цареубийственный кинжал, а под лавровым венком — рожки. Он обернулся «тираноборцем». Знаком социальных и политических фантазий, которыми обуяны были авторы XVIII и XIX веков. По стопам диавола должен пойти и человек: у Байрона символом благородного бунта стал Каин.