Неизвестный Чайковский. Последние годы

Кроме концертов Шатле, о коих речь ниже, музыка Петра Ильича исполнялась публично также в вечере, данном камерным обществом «Trompette». Здесь был сыгран 1-й квартет, фортепианная фантазия (на двух роялях Диемером и автором) и много сольных номеров – Брандуковым, Жироде и г-жой Енох.

Перед большой, настоящей публикой Петр Ильич в качестве композитора-дирижера выступил два раз в концертах Шатле. В первом из них лишь половина программы была предоставлена ему. По количеству сочинений эта половина, однако, стоила целого симфонического концерта в России или Германии. Она заключала в себе: 1) Серенаду для смычковых инструментов. 2) Фортепианную фантазию в исполнении Луи Диемера. 3) Пение романсов – г-жа Конно. 4) Виолончельные пьесы – г. Брандуков и 5) Тему с вариациями 3-й сюиты.

При появлении на эстраде Петр Ильич был приветствуем громом рукоплесканий, из которых большая часть относилась не к нему лично, ибо для преобладающего большинства он все-таки был незнакомцем, а к его народности. Таково, по крайней мере, было убеждение и самого Петра Ильича, и некоторых журналистов в отзывах об концерте. Как бы то ни было, но теплота этого приема очень благоприятно отозвалась на исполнении, сразу утишив волнения дирижера и внушив ему уверенность и самообладание. Наибольший успех из оркестровых вещей имел вальс из серенады, повторенный по требованию публики. Меньше всего, как и следовало ожидать, понравилась фп. фантазия. После вариаций и финала 3-й сюиты аплодисменты были единодушны и восторженны, на этот раз, кажется, более относясь к произведениям композитора, чем к его национальности. В общем – успех был большой и искренний.

Во втором концерте, через неделю, уже почти вся программа состояла из произведений Петра Ильича, только в начале Колонн исполнил увертюру Берлиоза. Она заключала в себе повторение вариаций 3-й сюиты, отрывки из струнной серенады (вальс и элегия), виолончельные пьесы в исполнении Брандукова и, кроме того, скрипичный концерт, сыгранный Марсиком, «Франческу да Римини», романсы (певец Жироде) и фп. соло (Л. Диемер).

Успех и на этот раз был такой же громкий и блестящий. Не понравилась сравнительно только «Франческа».

Несмотря на большое впечатление в зале, на искренность и непосредственность знаков одобрения публики, в прессе по поводу этих концертов чувствовалось разочарование.

Когда дело шло о салонных исполнениях у Бенардаки, у Колонна, в редакции «Фигаро», у г-жи де Тредерн, журналисты захлебывались от восторга, говоря о нашем композиторе, о его народности и произведениях, изощрялись в комплиментах и минодировании с таким же рвением, с каким описывали «la delicieuse toilette eu satin et tulle blanc» или «la bonne grace de grande dame»[22] г-жи Бенардаки, или «une coquette jupe pompadour»[23] de M-elle de Lebrock, или цветочное убранство «grand hall du «Figaro» (не забыв ради рекламы назвать поставщика), или перечисляя знатных гостей (высшее из всех блаженств всякого парижского хроникера!) «On disait autrefois: «grattez le Russe начиналась одна из таких статеек, vous trouverez le Cosaque». On dit aujourd’hui: «grattez le Russe, vous trouverez un Francais!». On ajoute volontiers: «grattez le Francais – vous trouverez le Russe!». – И далее: «La France avait deja fait avec ses lettres et ses arts la conquete de la Russie, voila que la Russie avec ses arts et ses lettres conquiert a son tour la France!»[24] – Личность «du grand compositeur slave» описывалась так: «C’est un petit homme (к великой обиде Петра Ильича, считавшего себя да и бывшего в действительности выше среднего роста) d’allure distinguee et timide qui rappelle vaguement M. de Freycinet. Avec cela une flamme melan colique dans le regard, qui se reflete a travers toutes ses compositions!»[25]

Но после публичных концертов тон рецензентов сразу переменился и восторженность исчезла. Большинство их оказалось хорошо знакомым с книгой Ц. Кюи «La musique en Russie» и, не цитируя своего источника, нашло, что Чайковский «n’est pas un compositeur aussi russe qu’on voudrait le croire», qu’il ne denote ni une grande hardiesse ni une puissante originalite», составляющих главную прелесть сочинений, des grands slaves des Borodines, des Cuis, des Rimskys, des Liadoffs».

Европеизм музыки Петра Ильича был поставлен ему в упрек[26]. «L’allemand dans son oeuvre domine le slave et l’absorbe»[27] – с горечью говорит один из критиков, приготовившийся к «impressions exotiques»[28] и, очевидно, ожидавший услышать в Шатле нечто, подобное музыке дагомейцев, производивших фурор в Jardin d’Accli-matation… Здесь в скобках отмечу, что теперь, при гонении музыки Петра Ильича, в парижской критике главным образом царит этот же упрек его произведениям.

Другая часть прессы, меньшинство, не читавшее книги Кюи, осталось недовольно длиннотами музыки Петра Ильича и ставило ему в образец Сен-Санса и других современных французов.