Неизвестный Есенин

Так пишет Мэри Дести. Тут, правда, она противоречит себе: деньги у Айседоры были, она собиралась даже снять «прелестную розовую виллу» сроком на 5 лет, «а тут еще подоспели мои деньги из Америки». Однако, получив из отеля извещение заплатить вперед еще за неделю, вдруг заявляет: «а платить было нечем». Денег же не было потому, что не было машины — Айседоре выделили машину ездить в студию (а это 25 миль), но машина была чужая, и, естественно, Айседора не могла ни заложить ее, ни продать, и содержать шофера было не на что.

Так описала «лучшая подруга» беспутную, безалаберную жизнь Айседоры. И мир легко поверил в это, поскольку многое подтверждалось прессой. Но кто поставлял материал для прессы?

Мало этой лжи — Мэри внушила всем, что Айседора ни одного дня не жила без любовников (или поклонников) и что «вскоре выходит замуж за Роберта Чендлера, и яхта, которую он строит, отвезет двух великих — босоножку и художника — в Грецию на медовый месяц». «Утку» эту, состряпанную «после многочисленных ликеров», шутники, не сказав Айседоре, отправили в нью-йоркскую газету «Миррор» в Париже. Она была опубликована 12 сентября, за 2 дня до гибели Айседоры.

Теперь послушаем другого «свидетеля». Петр Моргани (он же Паттерсон, Петерсон) рассказывает:

«Низкий розовый дом привлекал о наше любопытство… Дом стоял в стороне от города, кончалась Ницца, тянулся пустырь, и вдруг, за пустырем — сиротливое розовое здание. У розового домика мы всякий раз придерживали коней… Желание увидеть таинственную женщину, о которой говорила вся Ницца, превратилось в жгучую необходимость».

Наконец они познакомились.

«В одиноком домике жила отшельницей знаменитая танцовщица Айседора Дункан». «Компаньонка Дункан оказалась русской. Звали ее Ниной Давыдовой. Красивая голова с большими черными глазами, свежим девичьим лицом и за чесанными, слегка серебрящимися волосами. От нее я узнал, что Дункан недавно вернулась из Советской России, что там она оставила свои деньги и разбитое Есениным сердце».

А вот свидетельство самой Нины Давыдовой:

«Встретились у знакомых. Упросила жить с ней. Люблю ее и жаль от души. Сердце золотое, отдает последнее, но отдавать больше нечего — разорена.

Живем впроголодь — чем Бог поможет. Друзья не показываются. Брат отвернулся. Поклонники постарели, а то и померли… Прошла молодость — старость беспощадна, уже успела замести следы былого успеха…

А живет, как институтка — в мечтах. Слушает танго, глядит в море и ждет чего-то (…) Жаль смотреть!»

Но вернемся к Петру Моргани:

«Был воскресный вечер. Осенние сумерки легли на землю темно-лиловым туманом…

Длилась влюбленность Вани ровно 15 дней. Конечно, мы больше не ездили верхом и целые дни проводили в розовом домике…

Утром пришло долгожданное письмо из Бельгии, предлагавшее моему другу выехать в Брюссель без замедления».

Следует пояснить, что «жгучая необходимость» познакомиться с таинственной женщиной продиктована не менее «жгучей влюбленностью» Ванюши. Он никогда не видел Айседоры, только слышал о ней, влюбился, так сказать, «заочно», — влюбился возвышенно, чисто платонически! После знакомства и сближения «влюбленность Ванюши» продолжалась две недели (ровно столько, сколько потребовалось, чтобы осуш, ествить задуманный, разработанный сценарий ее «случайной гибели»).

Кто он, засекреченный кинооператор Ваня, без фамилии, отчества и каких бы то ни было сведений о нем? Куда он делся после гибели Айседоры? Мэри Дести не проясняет этого. Зато Петр Моргани пишет о Ване весьма конкретно, хотя его фамилии тоже не называет: