Неизвестный Есенин

Он был сметлив и смотрел гораздо дальше других своих поэтических сверстников. Он легко добился успеха и признания не только благодаря своему мощеному таланту, но и благодаря своему уму…

Казался он вежливым, смиренным, спокойным, рассудительным и проникновенно тихим… И представлялось непонятным и неправдоподобным: как мог не только буйствовать и скандалить, но и сказать какое-либо неприветливое слово этот обходительный, скромный и почти застенчивый человек!»

Прощаясь, заметил:

— Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю — вы коммунист. Я — тоже за Советскую власть, но я люблю Русь. Я — по своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет».

Воронений, как все друзья и знакомые, в воспоминаниях не обошел клеветой поэта, иногда «перепевает» с чужих слов (в основном, Эрлиха), а эпизоды со скандалами преподносит в искаженном, нарочито усугубленном варианте:

«Некоторые шутки его в последнее время были странны и непонятны. Явившись как-то ко мне навеселе, он принес с собой пачку коробок со спичками, бросил их на стол и сказал, улыбаясь:

— Иду и думаю: чего бы купить в подарок. Понимаешь, оказывается, воскресенье, все закрыто. Вот нашел на лотке только спички, бери — пригодятся. Или лучше: отдай своей дочурке, пусть поиграет».

Воронскому непонятна выходка Есенина. Читатель тоже подумает: действительно, что-то непонятное творилось с поэтом. Но ответ на загадку легко найти в главе «1922 год» романа А. Мариенгофа «Циники»): «Сегодня по купону № 21 продовольственной карточки выдают спички — по одной коробке на человека». В разоренной большевиками Москве не было больше НИЧЕГО. Просто Воронений темнит, «перенеся» странный подарок во времени — на конец жизни Есенина. А непосвященному читателю какая разница — ведь это было? Было.

О том же вспоминает Виктор Шкловский:

«Был месяц сахарина, когда в магазине нельзя было найти ничего, кроме пакетиков с ним. Был месяц, когда все ели одну капусту… Был месяц — все ели картофельную шелуху… Был месяц падающих лошадей, когда каждый день и на всякой улице бились о мостовую ослабевшие лошади, бессильные подняться. Умирали просто и часто».

А по мнению Есенина, «Мелочи для историков будут иметь более важное значение, чем имена людей и крупные события, которые и без афиши не будут забыты». Об этом рассказывает «последний имажинист» Рюрик Ивнев:

«Я показал ему афишу большого концерта, в котором участвовал; он прежде всего обратил внимание не на известные имена, а на извещение в конце афиши: «Зал будет отоплен».

(…) Есенин вспомнил пример из моего документа 1918 года, — это была официальная бумага с тремя подписями: наркома просветления А.В. Луначарского, управделами Наркомата Покровского и начальника канцелярии КЛ. Федина (известного писателя). Эта любопытная бумага гласила: «Прошу выдать моему секретарю тов. Ивневу РЛ. теплые перчатки, которые ему крайне нужны, так как ему часто приходится разъезжать по служебным делам в открытом экипаже». Как он хохотал тогда, читая этот документ».

Так что пусть потомки помнят и этот коробок спичек, подаренный Воронскому. И его свидетельство — поистине уникальный документ, граничащий с идиотизмом воспетого Маяковским «заседания по поводу покупки склянки чернил губкооперативом». Ведь и это было в жизни страны, управляемой большевистскими руководителями, и заседания на самом высоком политическом уровне по поводу покупки партии консервов в голодный 1921 год. Этому факту Ленин отвел в докладе не две строки, а две страницы!

Кстати о Маяковском. На словах Ленин одобрил стихотворение «Прозаседавшиеся», а на деле строго взыскивал за нарушение установленных бюрократических порядков.

Глава 2 Есенин и колхозы

Много разного в мемуарах Юрия Либединского, и все же, несмотря на их абсурдность, они заслуживают более пристального внимания. В расширенные и дополненные мемуары Либединский включил фрагмент, на анализе которого следует остановиться особенно обстоятельно. Рассказывая о последней встрече с Есениным, он пишет:

«Я, опираясь на одну из последних работ Ленина «О кооперации» и на недавние постановления правительства и партии, говорил о возможности другого, кооперационного, социалистического пути развития.